Через три часа они с сыном сказали «до свидания» скульптору, финансисту и слуге, погрузились в машину и отправились к поезду на вокзал.
«Если бы уже не стемнело, сияло бы солнце, — подумал писатель, — русская столица с улыбкой встретила, с улыбкой и провожает нас».
Такой же, как и в прошлый раз, спальный вагон без излишеств, такие же разговорчивые интеллигентные попутчики. И чувство выполненного долга, и исписанный мелким убористым почерком после встречи с Лениным блокнот. Напутствие в добрую дорогу от Ротштейна, а впереди уже замаячили призраки Петрограда, Стокгольма и Лондона.
Засыпая под стук вагонных колес, писатель вспомнил, как на привокзальной площади в толпе мелькнуло знакомое лицо с пятном ожога на скуле, виденное им сегодня у колдуна. Уэллс мысленно пожелал инквизитору удачи. Как он распорядится лучом и свитком, полученными на Варварке, от писателя уже не зависело. Он и так сделал все, что мог, и еще немножечко больше…
Поплавков ехал этим же поездом, договорившись с проводницей бальзаковского возраста. Свою просьбу он подкрепил двумя золотыми царскими червонцами. Войдя в вагон, сразу же завалился спать на койку. Суматошный выдался денек…
Поезд прибыл в Петроград через двое суток. На перроне, почти у самого выхода на привокзальную площадь Северной столицы, до слуха инквизитора донесся звонкий мальчишеский голос — пацан-газетчик с энтузиазмом рекламировал свой товар.
— Неизвестные аэропланы полностью разгромили штаб-квартиру инквизиции! Не страшась разрывов бомб, начальник спецшколы Старший брат Лазарь спасал товарищей, но сам погиб в адском пламени! Нет больше инквизиции в советской России! Ликуйте, господа-товарищи! — громко и радостно выкрикивал мальчишка.
Умевший всегда держать удар, Поплавков словно наткнулся на невидимую стену. Тем более что тут же связал последние события под Петроградом и свои приключения в Москве. Месть чекистов была масштабной и адресной. А придать аэроплану вид неопознанного — эка невидаль!
— А ну-ка, дай-ка мне, паренек, газетку. Что тут у вас в Питере новенького? Нам, москвичам, понимаешь, интересно, — Аким протянул газетчику гривенник.
— Берите, дяденька, читайте, не пожалеете. Интересно! Невесть кто инквизиции шею свернул!
Свернуть шею в одночасье Корпусу, конечно, невозможно, но удар нанесен сильный, понимал Поплавков. И его, по-видимому, ищут в двух столицах. Поэтому в штаб-квартиру Корпуса или туда, где от нее что-то осталось, а также на известные ему и его братьям-инквизиторам явки не поехал. А поймав извозчика и тщательно проверив, нет ли «хвоста», отправился на Васильевский остров, где на Третьей линии была квартира одной его старой знакомой. Женщина уже как год жила в Париже, но квартирку еще не национализировали. Ретивых домкомовцев отпугивала грозная сургучная печать на дверях. Аким лично опломбировал дверь, прежде чем отвезти хозяйку на вокзал. Выправленные инквизитором документы помогли бывшей домовладелице без помех пройти таможенный досмотр и пограничный контроль. Новая власть с неохотой отпускала за границу своих граждан. Ключ от квартиры висел на проволочной петле за чугунной батареей лестничного пролета. Жилье ему было нужно всего на одну ночь. Отдохнуть и подумать. Крепко подумать, что делать дальше. На принятие важного решения времени оставалось в обрез…
В полдень следующего дня от причала Петроградского порта отходили два парохода. Один, пассажирский, на Стокгольм, на нем покидал Россию английский писатель-фантаст Герберт Уэллс. И другой, грузовой, привезший для молодой Советской республики сою и кукурузу из далекой Аргентины.
Серое свинцовое небо осеннего Петрограда в мареве дождя соединялось где-то на горизонте с такой же темно-мутной питерской водой Финского залива. Листва уже почти вся облетела с деревьев. Город и порт ждали снега и прихода зимы.
Несколько мужчин из петроградской интеллигенции, в числе которых был писатель Максим Горький, провожали своего друга и коллегу Герберта Уэллса в Лондон. На причале было людно, суетились журналисты. Проводы снимал унылого вида фотокорреспондент городской газеты.
На грузовом причале небольшой группкой стояли одетые в серые робы грузчики и что-то шумно обсуждали. Скоро перебранка перешла в потасовку, та — в драку. Мимо них быстрым шагом прошел неприметный мужчина в телогрейке и с потертым солдатским вещмешком за спиной. Он направился к сухогрузу с испанским названием Cabo de los Estados.