Сидевший справа от женщины-водителя — рослый мужчина в темно-красной кожаной куртке с нашивками на рукаве инквизитора третьего ранга Рабоче-крестьянской Красной армии Аким Поплавков. Инквизитор — подтянутый молодой мужчина на вид лет двадцати пяти — двадцати восьми. Короткая прическа, каштановые волосы с ранней проседью. Из-под бровей жестко смотрели колючие светло-серые глаза, резко контрастировавшие с улыбчивым лицом. Незапоминающееся простое лицо, если не считать старого ожога на левой скуле.
На ногах темно-зеленые галифе, заправленные в черные хромовые сапоги с круговыми вставками, чтобы не мялись голенища. Видавшая виды красная кожанка с локтями, вытертыми до желтизны, с трещинами на отворотах и сгибах знала лучшие времена.
Сзади на широком кожаном сиденье развалились четыре матроса. Это были моряки, которые разлюбили море, променяв его на революционные вихри.
Братишки-анархисты имели колоритные лица матерых уголовников, по недоразумению одетых в черные бушлаты. Увидев их, доктор Ломброзо, потирая руки, помчался за фотоаппаратом: наглядных иллюстраций для его научного труда «Преступный человек» лучше не сыскать. Крепкие как на подбор. На флот задохликов не набирали. Любо-дорого смотреть.
Все крест-накрест перетянуты на груди пулеметными лентами. Хищно поблескивали остроконечные пули в латунных цилиндриках гильз. Сразу видно, что для форсу. Ни пулемета, ни винтовок у них с собой не было. У каждого на боку маузеры в щегольских лакированных деревянных кобурах. У одного с надписью «Бесстрашный» на бескозырке к поясу были подвешены цилиндры гранат «Миллса». То, что они с металлическим лязгом стукаются при ходьбе, ничуть не смущало ходячий склад взрывчатки, да и его товарищей тоже. Надпись на бескозырке обязывала владельца головного убора соответствовать образу.
На бескозырках матросов были черные ленты с названиями флотского экипажа и корабля, на которых они служили, написанные золотыми буквами. Золотое на черном — несколько траурно, но зато сразу ясно, кто есть кто. Великолепная четверка была с эсминцев «Бесстрашный», «Гангут», «Ревель» и «Аскольд». Братишки-анархисты были с разных кораблей, но вместе на берегу образовали крепкий сухопутный экипаж, спаянный мелкими пакостями окружающим и крупными безобразиями в масштабах города. Когда инквизитор забирал разухабистых матросиков из Петропавловской крепости, то не стал запоминать, как их зовут. Есть же названия на ленточках бескозырок. Так и стал звать их по названиям кораблей. Они были не против такого обращения, и, похоже, им это даже пришлось по душе. Может, так и принято в Красной инквизиции?
Не искушенные в общении с инквизиторами, но умеющие быстро стрелять навскидку и не отягощенные нормами гнилой буржуазной морали, неунывающие матросы были грозными противниками петербуржцев. В присутствии инквизитора банально робели, старательно рассматривая носки своих форменных ботинок, словно в первый раз их увидели.
Лишь «Ревель», набравшись храбрости, первым спросил, стараясь не встречаться взглядом с Акимом:
— Вы на самом деле изничтожаете нечисть?
— К вашим услугам, — коротко кивнул инквизитор, занятый оформлением документов с начальником караула, охраняющим камеры с арестованными и являющимся по совместительству дежурным палачом.
— Может, матросню в расход, — предложил красный командир в новенькой гимнастерке с синими «разговорами» на груди. Начальника караула откровенно тяготила возня с бумажками.
— Патронов не хватит на всех, — Поплавков даже не оторвал взгляда от заполнения формуляра записки об освобождении.
— Ничего, мы штыком в пузо добавим, — конвойный красноармеец подмигнул враз загрустившим анархистам. Извечное противостояние между армией и флотом никогда не затихало.
И правда, зачем жалеть полууголовный сброд? Пусть делом искупают свои грешки. Терять проверенных кровью инквизиторов, когда они в прямом смысле слова до зарезу нужны новой власти, расточительно…
— Приехали, товарищ инквизитор третьего ранга, — официально сухо обратилась водитель к одетому в красную кожанку. Тот лишь кивнул в ответ, мол, сам вижу, повернул голову и выжидательно уставился на оборванца.
Беспризорник щелчком отправил недокуренную папиросу в свободный полет, хотя сидел рядом с чугунной урной узорного литья. Окурок упал на тротуар, разбрызгав вокруг веер искр. Он картинно поднял воротник шубы, хотя, несмотря на раннее утро, было тепло.
— Чего сидим? — неожиданно вызверился «Бесстрашный». — Долго еще здесь вшей кормить будешь? Брысь отсюда!