— На что еще ей деньги понадобились?
— На рубахи батистовые, мы в купальне были, там у всех рубахи из батиста, мы уже нашли, где они продаются, стоят одиннадцать крейцеров, нам такие надобны.
— Сдурели, что ли? — сурово спросил кавалер. — Вы может, где и золотое шитье увидите. Так, что мне его вам покупать?
— Не купите, значит? — уточнила девочка.
— Нет, — закончил разговор кавалер.
— Ла-адно, — многообещающе сказала девочка и пошла в покои.
А Волков стал заканчивать письмо к епископу. Не успел он его закончить, как увидал на лестнице Брунхильду и Агнес. Они бодро направлялись к нему. Брунхильда остановилась в двух шагах от него, руки в боки. Она чуть поправилась за последнее время, грудь потяжелела, из платья наружу лезла. Волосы светлые вьются локонами.
Красавица, да и только. Заговорила зло:
— И что, не дадите денег на батистовые рубашки?
— Зачем они вам? — спросил Волков.
— А затем, — она даже не нашлась сначала, что ответить, — затем… а вдруг жених ко мне придет.
— Так он точно придет не рубаху твою разглядывать.
— А почем вы знаете, может и рубаху, — не сдавалась Хильда.
— Ну, такого ты в шею гони, от такого толку не будет, — заверил кавалер.
— Да? — девушку аж выворачивало от раздражения.
— Да, — кавалер был абсолютно спокоен и улыбался даже.
— А вот мы в купальню пойдем, так там все в батисте, а мы в полотне, как дуры деревенские, — говорила красавица.
— Так вы и есть дуры деревенские, — заявил Волков.
— Да? Так вот? — Брунхильда была готова ему врезать, ноздри как у кобылы на бегу раздувались, щеки красные, в глазах злость.
— Так ты ж неграмотная, — сказал кавалер, — что ж ты умной себя мнишь?
— Ах вот как вы запели, — зашипела девушка, и, приблизившись к нему, почти вплотную зашипела, — как лапать меня под подолом, так и безграмотная хороша, а как батист купить, так дура деревенская. Раз так — то знайте, боле перед вами подол задирать не буду, а то от ваших пальцев у меня весь зад в синяках, перед людьми стыдно.
— Перед какими еще людьми? — спросил Волков.
— Да перед хорошими, которым на меня не жаль пару крейцеров. Вот какими.
Разгоряченная, злая, очень красивая стояла она рядом с ним, дышала ему в ухо, и он не мог отказать ей. Полез в кошель. Достал мелочь стал считать, но она накрыла его ладонь своей, забрала все деньги, повернулась гордо и пошла прочь, уже не очень злая, а даже и улыбаясь. Мало нужно ей. И Агнес, маленькая дрянь, тоже победно глянула на кавалера, и тоже пошла за Хильдой, победно задрав вверх подбородок.
Волков посидел, поглядел им вслед и крикнул:
— Еган, где ты?
— Тут я, — откликнулся слуга.
— Письмо нужно на почту отнести, видел, где почта?
— Не видал, так поспрошаю, авось найду.
На этот раз врач придумал новое лечение. Теперь архиепископ полулежал в удобном кресле на подушках, а ноги его были погружены в неприятного вида воду, что была налита в серебряный таз. Брат Родерик глядел на это с сомнением, не был уверен, что такие ванны улучшают самочувствие синьора. Вид архиепископа говорил об усталости и унынии, что, несомненно, было грехом. Приор дождался, когда архиепископ обратит на него внимание и не без гордости сообщил тому:
— Вами было велено, выяснит, что затеял епископ Вильбурга, я выяснил. Угодно ли вам сейчас выслушать меня?
— Его высокопреосвященству не до того сейчас, — попытался было отложить дела доктор.
Но архиепископ жестом прервал его и приказал:
— Говори.
— Как мы и предполагали, добродетельный брат наш решил совершить воровство и ограбить собор Святого Великомученика Леопольда, что в Ференбурге. Хочет забрать оттуда мощи святого Леопольда. На то и нанял головореза по имени Фолькоф, которому мы даровали рыцарское достоинство. Этот головорез сейчас ищет себе добрых людей, чтобы идти за мощами. Да пока не может найти, нет смельчаков среди наших, чтобы лезть в пасть к сатане добровольно.
— Значит, решил ограбить Ференбург, — не открывая глаз до конца, вслух размышлял архиепископ, боль изводила его. — Братец с епископом Ференбурга давно в раздоре был. Вечная склока.
Приор и подумал спросить у сеньора, а с кем не было склок и раздоров у братца его епископа Вильбурга и Фринланда, да не стал. Ни к чему было, спросил другое:
— А что будем делать с головорезом?