Еган принес воды и одежду, прежде чем он ушел, кавалер сказал:
— Позови Агнес.
Сам стал мыться. Девочка пришла тут же, поклонилась, села на кровать, сидела, молчала, ждала, пока кавалер заговорит. А тот расплескивал воду, умывался и тоже не спешил говорить. Девочка старалась смотреть мимо него, чтобы не видеть запретного. Наконец стал вытираться, взял одежду, и только надев штаны произнес:
— Я скоро уеду.
— Я знаю. Все знают, — все еще смотря в стену сказала Агнес.
— Все знают? — удивился Волков. — И что говорят?
— Говорят, что в чуму поедете.
Он вздохнул, после того как солдаты Литбарски отказались, вряд ли это был для кого-то секрет. И продолжил:
— Вы с Брунхильдой останьтесь здесь.
— Я знаю.
— Поживете тут, пока не вернусь. Денег вам оставлю, но не много, тебе оставлю, ты не трать и Хильде не давай.
— Я работу поищу, мне много денег не оставляйте.
— Пока не ищи, вернусь, сам тебе найду.
— А вы не вернетесь, — сказала девочка спокойно, и даже не глядя на него, она теребила красную ленту.
— Что? — как будто не расслышал Волков. — Что ты сказала?
— Вы не вернетесь, — также спокойно продолжала Агнес, — и все, кто с вами пойдет, тоже сгинут.
— В шаре увидала?
— Да, стекло показало.
— И что ж там ты видела?
— Меня и Хильду трактирщик на улицу гонит, а Хильда плачет. На улице дождь со снегом, холодно. А у нас одежды нет теплой и денег нет. А пекарь ее бросил.
— А, может, я еще жив? — предположил кавалер.
— Может и живы. Стекло того не показало. Показало, как по улице идем с Хильдой, а снег под ногами мокрый. А Хильда плачет, вас вспоминает. Ругает.
— Ты ж говорила, что до старости я доживу, — волков сел рядом. — Ты в шаре видела.
— Может и доживете, я видела такое, — она кивнула, — так то раньше было, что теперь будет, я не знаю, знаю только, что поп к вам придет сейчас.
— Что за поп еще? — спросил Волков.
— Дурной поп, похабный, не берите его с собой. Меня возьмите, если я с вами буду, то тогда и вернетесь вы.
Она первый раз за весь разговор взглянула на него:
— Без меня пропадете вы там.
— Забудь, — кавалер даже чуть посмеялся, — не поедешь ты в чумной город, ишь, хитрюга, придумала: «Сгину, значит без нее». — Он наклонился к ней, — Я ваши бабьи хитрости насквозь вижу. Не дури меня.
А девочка смотрела на него без тени улыбки на лице:
— Сгинете, не знаю как, но пропадете там без вести.
Он хотел ответить, ей было, хотел, что-то строгое сказать, осадить наглую, да не успел, дверь отворилась, и показался Еган и произнес:
— Господин, вас какой-то поп, желает видеть.
— Что еще за поп? — удивился Волков.
— Да так себе поп, драный какой-то, — отвечал Еган.
Он взглянул на Агнес, а та даже не смотрела в его сторону, продолжала теребить ленту, как будто все это ее не касалось. Сидела на кровати холодная, бесстрастная, бледная, неприятная. И улыбочка мерзкая на губах. Насмешка, а не улыбка.
Ее мышиное лицо было абсолютно спокойно, она была уверена, что кавалеру некуда деваться, он возьмет ее с собой, а тот видел ее уверенность, и в нем просыпалось его родное, столько раз ставившее его на край гибели, упрямство.
— Тут останешься, — твердо сказал он тоном, не допускающим возражений, — будешь ждать меня. Ребенка, да еще и бабу в мор не возьму. Молиться за меня будешь тут.
— Да как так-то? — воскликнула Агнес возмущенно, от ее спокойствия не осталось и следа. — Я ж…
— В покои свои иди, — все тем же тоном закончил кавалер.
Волков развернул роскошный свиток с алой лентой и сургучной печатью, стал читать. Читал — удивлялся. Поглядывал на отца Симеона. Еган, как всегда точно, нашел ему описание. Поп действительно имел вид то ли недавно битого, то ли собаками драного человека. Ссадины и синяки были уже стары, а вот сам священник был не стар и на вид крепок, а сутана его была многократно штопана и оттого крива. Кавалер дочитал письмо до конца, и по привычке своей начал читать сначала. Отец Семион терпеливо ждал. Наконец кавалер отложил свиток и спросил отца Семиона:
— Знаешь, куда я иду?
Он решил говорить ему «ты», чтобы у попа не было ни каких сомнений, кто тут будет главный.
— В Ференбург, — смиренно говорил поп, — спасать мощи.
— Там чума, — напомнил кавалер.
— То всем известно.
— Что ты такого натворил, что тебя со мной отправляют? — кавалер усмехнулся. — Доброго попа со мной бы не отправили.