Следуя здравому смыслу и интуиции, я обошел вокруг ближайших терминалов, отыскивая тот, что грохотал словно пулемет. Наиболее вероятным кандидатом оказался массивный прибор, судя по всему, оборудованный прибором коммлинка. Но кнопки его панели оставались безучастными к моим касаниям.
Подчиняясь внезапному порыву, я опустился на колени, заглянул под стол и оглядел пустые крепления на месте корзины для распечаток. Сама корзина исчезла. Бумажная лента валялась прямо в пыли под столом.
Я вытащил ее. Она оказалась порядка девяти метров в длину. Челюсти принтера пробили в ней перфорацию, разделяя на более короткие отрезки. Было очевидно, что этот терминал уже не в первый раз выдавал распечатки, которые никто не подбирал. Конец ленты уже начинал желтеть.
Я просмотрел напечатанное. Собранные в таблицы столбики машинного кода, расположенные плотными ровными полосами. Аккуратно расстелив бумагу на травертиновом полу, я начал скатывать ее в тугой свиток.
Я уже почти закончил, когда запищал вокс.
— Эгида вызывает Шип. Во имя полураспада иллюзий, с Администратумом в сердце. Монеты падают с глаз. Многогранность и хватка подкидышей. Советую изображение наперстка.
— Изображение наперстка принято. Шип прорастает в сердце.
Слова Медеи объяснили мне все, что надо было знать. Им с Эмосом удалось обнаружить что-то в Администратуме, и теперь они просили меня срочно вернуться. Нам угрожала опасность со стороны Хаоса. Никому нельзя было доверять.
Я убрал лазерный пистолет в кобуру и сунул свиток под пояс.
Выбежав из здания, я помчался по разрисованному красными полосами туннелю, на ходу скидывая с плеча армейский дробовик и передергивая затвор.
Глава восемнадцатая
Глоссия не столь уж и трудна для понимания. В ней применяются подсознательные образы и «начальные» слова. Не стоит пытаться искать тайну, которой там нет. Именно поэтому она и действует столь успешно в качестве частного кода. В ней совершенно нет кодирования — по крайней мере, в математическом смысле этого слова, — и по этой причине ее невозможно взломать. Глоссия построена на идиоматических выражениях и интуитивном восприятии. Устный импрессионизм. Ее функции обеспечиваются использованием безразмерных, ничем не регламентированных механизмов поэзии и интимностью. За прошедшие... кхм... лучше будет сказать, увеличивающиеся годы моей работы мои друзья и помощники неоднократно посылали мне сообщения на глоссии, где использовались слова и выражения, никогда не применявшиеся ранее. И тем не менее я понимал их. Это уловка. Просто знание о том, как применять и видоизменять общий жаргон. Конечно, существуют основные правила построения фраз и использования метафор, но сила глоссии заключена в ее туманной неопределенности. В идиомах. В звучности. Она родственна интуитивному сленгу эрменоев, заменивших язык оттенками цвета кожи.
Вот, например, «изображение наперстка».
«Изображение» служит указателем на курс действий или поведения. «Наперсток» является уточнением, раскрывающим суть и метод предлагаемых действий. Наперсток — это такой маленький металлический колпачок, который используют во время шитья, чтобы защитить палец от стремительных, резких уколов иголкой. Он не защитил бы, скажем, от атомной бомбардировки или орды генокрадов. Но, в соответствии с идиоматическим спектром глоссии, он мог бы спасти от внезапного, стремительного нападения с небольшого расстояния. Кроме того, он тих и неприметен.
И так же бесшумно и незаметно заскользил я по туннелям рудников Синшары, направляясь к офисам Администратума. Я двигался тихо, а датчик перемещений и дробовик служили мне «наперстком».
«Изображение наперстка». Эту фразу как-то обронил Гидеон Рейвенор, тем самым добавив ее в словарь глоссии.
Я вспомнил о Рейвеноре, лежащем в одиночестве на застеленной пластиком койке в госпитале на Трациане. И на меня снова нахлынул гнев, притупившийся за последние несколько месяцев.
Благодаря предупреждению датчика я успел спрятаться в укрытие в одном из туннелей примерно в полукилометре от площади. Скрываясь позади пустых прометиумных баков, я проследил за прогудевшими мимо электрокарами, которые направлялись к главному вестибюлю. Передним управлял Банделби. Вместе с ним ехали двое шахтеров, и еще трое сидели во второй машине. Рабочие выглядели грязными и опустившимися.
Несколько машин стояло на площади перед Управлением службы безопасности. У дверей околачивались чернорабочие и курили сигареты с лхо.
Я проскользнул в здание Комитета по соцобеспечению через черный ход. Медея и Эмос уже ждали меня в выделенной нам убогой комнатушке.
— Ну?
— Мы обыскали Администратум, — сказал Эмос — Там даже заперто не было.
— А потом туда стали сползаться люди Калейла, и нам пришлось улепетывать, — добавила Медея. Они оба выглядели напряженными и задумчивыми.
— Вас заметили? Она покачала головой:
— Но их оказалось куда больше, чем двадцать, мать их растак. Я насчитала как минимум тридцать или даже тридцать пять человек.
— Что удалось найти?
— Свежих записей нет. Либо их не вели в последнее время, либо потеряли, — развел руками Эмос. — Ничего за последние два с половиной месяца. Нет даже учетного журнала, который должен был вести Калейл.
— Он может заполнять его в офисе службы безопасности.