Выбрать главу

— Воюет?

— Не-е, поскудствует… празднует, гуляет.

— Понятно, — солдат немного помолчал, — а там, за рекой, какой-то город был.

— Почему был? Есть. Байренгоф. Стоит город, стоит. Только вам туда ехать не надо.

— А что?

— А чума там.

— Чума?

— Ага, мрут людишки, пол города осталось от былого.

— Не уж-то столько померло?

— Кто помер, кто разбежался. Язва — одно слово.

— Язва — это беда, — согласился солдат.

— Язва — это полбеды.

— А что ж еще?

— Дезертиры.

— Вот как?

— Ага, ага, лютуют. Мы на тот берег даже не суемся. И хорошо, что мосты паводком смыло, и вы, господин, подумайте хорошенько, прежде чем туда лезть. А вам куда нужно?

— В Лютцоф.

— В Лютцоф? — мужик задумался. — Это я не знаю, где такое.

— А что ж дезертиров никто не ловит?

— Я ж вам говорю, старый граф помер, а молодому только пятнадцать годов, не до того ему.

— Ясно, а все-таки, как мне попасть на тот берег?

— Три мили верх по реке пороги. Вода там быстрая, но конь у вас добрый, пройдет. Только вот убьют вас там.

— Думаешь?

— Ага, думаю. Обязательно убьют. Меч у вас дорогой, конь у вас дорогой, что ж не убить-то? Там и за простого мужицкого конька убивают. А за вашего красавца и подавно убьют. Да что там конь, за один ваш плащ с мехом убьют, или за сапоги.

— Какие мрачные перспективы.

— Чего? — не понял мужик.

— Ничего, — ответил солдат. — Страшно, но мне нужно в Лютцоф. Придется ехать.

— Ну, храни вас Бог.

— И тебя, друг.

Дождь, дождь, дождь. Некогда мелкая река — полноводна. Даже на порогах вода доходила коню почти до брюха. Медленно, с трудом, солдат перебрался на другой берег и повернул на север. В чумной город резона ехать не было и, тем более не было резона встречаться с дезертирами. Уж кто-кто, а солдат прекрасно знал, что из себя представляют эти парни. Дорога сразу за рекой ушла в лес. Стена леса справа, стена леса слева, а сама дорога больше походила на обмелевшее русло небольшой реки. И дождь.

Добрый плащ, который он захватил как-то после одного небольшого сражения в обозе побежденных, полностью промок. С капюшона за шиворот то и дело скатывались капли. Спина и плечи стали зябнуть, рука — старая его боль — начала ныть. Но ни крова, ни тепла даже не предвиделось.

— Эх, найти бы хоть что-нибудь дотемна, — сам себе сказал солдат.

Ему очень не хотелось ночевать в мокром лесу. Совсем не хотелось.

— Тут можно сгинуть, брат, — сказал он коню. — Исчезнуть, как будто и не было. Два, три дезертира с арбалетом — и все. Даже костей не найдут. Да и кто искать-то будет?

Конь не отвечал, шел шагом спокойным.

— Всякое мы повидали, а такой глуши не видели, сколько уже едем, и ни единого человека, ни дома, ни следов от копыт или колес, ни кострищ, одни лужи.

А день потихоньку полз к закату. Настроение портилось, а тут вдруг конь тихонько всхрапнул. Солдат сразу осадил его и остановился.

— Ну, чего ты? Что почуял?

Конь покорно стоял, шевеля ушами. Солдат послушал, вгляделся вдаль, даже на секунду стянул с головы мокрый капюшон — ничего, только мокрый лес и дождь. Солдат пустил коня шагом вперед. Он знал, что конь просто так храпеть не будет, это был добрый боевой конь. И тут до солдата долетел едва уловимый запах. Это был дым, тяжелый дым от сырых дров. Где-то неподалеку были люди. Только что это были за люди? Солдат решил не спешить, и, не смотря на непрекращающийся дождь, капюшон не надевал. В нем было плохо слышно. Проехав еще немного, он уже не сомневался, что кто-то хотел согреться в этом сыром лесу. А еще он почувствовал сладковатый и тошнотворный запах. Запах войны. Этот запах ничего хорошего не сулил. Поэтому солдат снял с луки седла шлем с подшлемником, надел его, затем вытащил меч и опустил его вниз, к ноге, под плащ. Он похлопал коня по шее и тихо сказал:

— Поехали тихонечко, и не вздумай храпеть. Если что, вернемся к порогам.

Но проехав немного и приглядевшись, он понял, что возвращаться не придется. На развилке дороги стояла виселица с двумя повешенными, а в десяти шагах от нее дымил костер. У костра сидело два солдата. Нанизав на палки большие морковки, они их жарили. Именно этот запах, сладкий запах жареной моркови солдат перепутал с запахом разлагающихся трупов. Рядом, на треноге из палок, висел щит с гербом. Белое поле из верхнего угла в нижний — широкая голубая полоса. На полосе черная орлиная лапа. Солдат помнил соню гербов и еще пару сотен мог узнать, но этого герба он никогда не видел. Герб успокоил его. Герб — это всегда порядок. Не останавливая коня, он вложил меч в ножны и снял шлем. Солдат был уверен, что перед ним не дезертиры, не мародеры. Ни те, ни другие никогда не будут носить чьих-либо гербов. Он двинулся к ним. Увидев его, люди вскочили с земли, похватали копья, надели шлемы и двинулись к нему. Это были простые, не молодые уже стражники какого-нибудь мелкого дворянина в поношенных, засаленных стеганках и старых сапогах. Шлемы и наконечники копий они давно не чистили.