— Если отец Августин никогда не упоминал об этой девушке, никогда не предъявлял ей обвинений и даже не вызывал для дознания, — начал я, — то он наверняка был убежден в ее невиновности?
— Вовсе нет. Это означает лишь, что смерть настигла его прежде, чем он успел предпринять расследование.
— Но, отец мой, если она и вправду колдунья, то почему он называл ее одержимой и искал, как освободить ее от этих пут?
— Может статься, что она просто жертва колдовства, — допустил Пьер Жюльен. — Но пусть даже и так, она выведет нас к преступнику. И помните, что Ангельский доктор говорил о заклинаниях демонов. Хотя может показаться, что демон находится во власти колдуна, но это не так. Девушка могла вызвать демона, и затем он ею овладел. Она женщина, не забывайте. Женщина по натуре слабее мужчины.
— Однако отец Августин приписывал ей выдающиеся духовные достоинства, — заметил я. — Ведь он бы не сделал этого, если бы считал ее колдуньей?
— Сын мой, отец Августин был не без греха, — отвечал мой патрон, начиная проявлять нетерпение. — Разве он когда-либо наставлял вас о методах и отличительных признаках колдунов?
— Нет, отец мой.
— Нет. Тогда, наверное, он был не более вашего сведущ по этой части, хотя, без сомнения, образован в других вопросах. И помните, что теперь он мертв. Мы должны продолжать без него.
Поднявшись, Пьер Жюльен показал, что наша беседа окончена; еще он упомянул, что, в доказательство своего раскаяния, мне следует повторно допросить Бруну д'Агилар с применением методов, которые он сам мне указал.
— Вы можете заняться этим до вечерней службы, если хотите, — прибавил он. — Сейчас я очень занят, и Дюран мне пока не понадобится.
— Да, отец мой, — кротко согласился я. — А что касается нотариев…
— Я приму решение через день или два, — перебил он. — Конечно, если Раймон Донат не объявится, нужно будет назначить другого нотария.
Поклонившись, я посторонился, чтобы он мог пройти в дверь впереди меня. Хотя я сохранял серьезное выражение, в сердце своем я ликовал, ибо мне казалось, что расследование по письму епископа Жака Фурнье он оставил в моих руках.
А если так, у меня имелась отличная возможность оградить Вавилонию от его обвинительного взора. Были все причины полагать, что он так никогда и не узнает о ее существовании.
Но, к несчастью, я недооценивал его сообразительность и его жажду власти. Вскоре после его возвращения в скрипторий я, сидя за столом, услышал, как он зовет меня по имени своим тонким пронзительным голосом.
— Бернар! — кричал он. — Брат Бернар!
Как и подобает верному слуге, я поспешил на его зов и застал его сидящим на полу возле открытого сундука среди реестров.
— Мне только что пришло в голову, — сказал он. — Отец Августин погиб, когда ехал навестить каких-то женщин возле Кассера. Вы назвали их «благочестивыми». Не так ли?
— Да, отец мой, — отвечал я, и сердце мое упало.
— Вы посещали этих женщин, когда были в Кассера?
— Да, отец мой.
— Если ли среди них молодые и красивые?
— Отец мой, — сказал я шутливо, хотя ощущал себя иссякшим, как воды Нимрима, — монаху вроде меня все женщины кажутся молодыми и красивыми.
Пьер Жюльен нахмурился.
— Подобные замечания недостойны вас, — резко заявил он. — Я повторяю свой вопрос: есть ли среди них молодые и красивые?
— Отец мой, я всерьез. Что кажется красивым одному, то может показаться некрасивым другому.
— Тогда есть ли среди них молодые? — настаивал он, и я знал, что должен ответить, ибо он начинал терять терпение.
— Я бы не назвал ни одну из них молодой, — уклончиво отвечал я. — Они все зрелые женщины.
— Опишите их мне.
И я сделал, как он просил, начав с Виталии. Хотя я из осторожности старался не увлекаться, описывая безупречные черты Иоанны или ангельское личико Вавилонии, мое сдержанное effictio каждой из женщин там не менее заинтересовало Пьера Жюльена. Если бы только я мог солгать! Но поступить так означало бы подвергнуть их серьезной опасности — очень серьезной опасности.
— Не обнаруживали ли эти женщины каких-либо необычных свойств? — спросил он. — Может быть, произносили нечестивые речи или проявляли дерзость в поведении?
— Нет, отец мой, вовсе нет, — сказал я, надеясь, что ни один из солдат не упомянул странного припадка Вавилонии.
— Усердные ли они прихожанки?
— Да, когда позволяет здоровье. Они живут довольно далеко от деревни.
— Но местный кюре регулярно посещает их? Каждый день? — Поскольку я задумался, он продолжал: — Если же нет, брат, то я бы счел такое положение нежелательным. Женщины не должны жить вместе без мужчин, если только они не предмет постоянной заботы священника или монаха.
— О, я знаю.
— Женщинам нельзя доверять в противном случае. Они легко сбиваются с пути истинного.
— Конечно. Отца Августина беспокоила эта же самая проблема. Он ездил туда с целью убедить их вступить в общину терциариев.
— Мне это не нравится, — объявил Пьер Жюльен. — Зачем им жить в таком уединенном месте? От чего они скрываются?
— Ни от чего, отец мой, они просто желают служить Господу.
— Тогда им следует поступить в монастырь. Нет, это чрезвычайно подозрительно. Они находились поблизости, когда погиб отец Августин, они живут, как бегинки, которых осудил его святейшество Папа Римский, — вы знали об этом? — и одна из них, вполне вероятно, колдунья. При подобных обстоятельствах, я думаю, их нужно вызвать на допрос.
Что я мог сказать? Если бы я начал возражать, он отстранил бы меня от этого дела. И посему я поклонился, якобы подчиняясь, а сам все время думал: «Этого нельзя допустить. Я этого не допущу». Мне пришло в голову, что если я буду медлить с выполнением приказа моего патрона, если я не буду слишком торопиться, то тогда Иоанна и ее подруги вполне могут успеть покинуть форт, прежде чем их вызовут для допроса в Лазе.
Конечно, от Святой палаты невозможно укрыться; переезжая с места на место, ты лишь откладываешь неизбежное. Но в постели после вечерней службы меня поразила еще одна мысль. А что же с недостающим реестром? Поглощенный тревогами о судьбе Иоанны, я забыл спросить Пьера Жюльена, когда он сидел в скриптории, копаясь в наших записях, что он там ищет. Однако у меня было подозрение, что он искал тот же самый реестр, который привел его в дом Раймона. Мне казалось, что пропавшие реестры играют большую роль в недавних событиях, оказавших влияние на Святую палату, и я мог бы этим воспользоваться.
Может быть, если как следует поработать, то можно было бы добиться смещения Пьера Жюльена. Утеря реестров, в конце концов, это серьезный должностной проступок. Несомненно, существовали и другие пути свести на нет все его усилия.
Замечу, что меня не волновало исчезновение Раймона. Мои мысли были целиком заняты Иоанной. Как говорит Овидий: «Любовь — это чувство трепетного страха»: пораженный мечом любви не знает покоя от мыслей о своей возлюбленной, и душа его пребывает в рабстве. Ничто другое его не интересует, когда его возлюбленной угрожает опасность.
Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими сделал.[92]
Следующим утром я пришел к заутрене, а Пьер Жюльен — нет. Его не было и в келье, когда я заглянул к нему по дороге из обители. И хотя я ожидал найти его в Палате, эта надежда также не оправдалась.
Зато я увидел жену Раймона, которая сидела и плакала у порога Святой палаты, точно кающаяся грешница.
— Рикарда, — удивился я. — Что вы здесь делаете?
— О…о, отец мой, он не вернулся домой! — всхлипнула она. — Он мертв, я знаю!
— Рикарда, здесь вам не место. Идите к себе домой.
— Говорят, что у него были женщины! И что я убила его!
— Чепуха. Никто в это не верит.