Рация снова начала мигать.
– Дирк взломал двери, и я сейчас с пациентом, и я, о нет… боже мой!..
– Что? Что там? – Расфельд уставился на монитор, пытаясь что-нибудь разглядеть.
– Простите, у пациента в горле торчит нож.
– Он мертв?
– Нет, ему перфорировали трахею, однако он в сознании и равномерно дышит, но…
– Но что? – спросил вконец раздраженный Расфельд и рукой подал Каспару знак исчезнуть.
– Вы не поверите, кто это.
18:56
Ясмин вернулась и после резкого указания Расфельда отвела Каспара в палату, где на письменном столе его уже ждал поднос с ужином. Как обычно, повариха Сибилла Патцвалк больше усердствовала с украшением, чем с самими блюдами. Тяжелые серебряные приборы лежали на льняной салфетке, искусно сложенной в виде лебедя, суповая тарелка была декорирована петрушкой, а рядом со стаканом воды красовалась белая орхидея. Каспар снял полотенце с корзинки для хлеба, и голод проснулся в нем, как сторожевая собака, которая почуяла непогоду. Он не ел уже несколько часов.
Только он поднес первый кусочек ко рту, как снаружи раздался звук, похожий на треск газонокосилки, – такой громкий, что заглушал урчание у Каспара в желудке. Он отложил багет и подошел к мансардному окну. Мокрый снег повалил хлопьями, которые оседали на нижнем выступе рамы. Скоро он ничего не увидит через стекло. Уже сейчас ему с трудом удалось разглядеть снегоход, на котором София и Бахман привезли пострадавшего в клинику.
Каспар приоткрыл окно. Ударивший в лицо холод был таким интенсивным, что Каспару показалось, в глазах замерзает слезная жидкость. «Что я здесь делаю?» – спросил он себя. Дыхание поднималось у него изо рта, как табачное облако, и напомнило о дыме, запах которого он почувствовал, когда в палате Греты вдруг вспомнил больную девочку.
«Ты ведь скоро вернешься?»
Он закрыл окно, дошел до середины комнаты, крутанулся на пятке вокруг своей оси и почувствовал, как его внутреннее спокойствие пересекло критическую отметку. Таким образом он выяснил о себе нечто, что было чуть ли не важнее любых ясных воспоминаний: безучастно ждать не в его характере. Это осознание было значимее, чем множество мелких особенностей, которые он открыл в себе за последние дни – например, что носит часы на правой руке, сильно солит пищу, прежде чем приступить к еде, или что с трудом читает собственный почерк.
Тот факт, что все в нем требовало немедленно покинуть эту клинику, говорил также о том, что его легко ввести в заблуждение. Он предпочел дожидаться чуда от лечения, вместо того чтобы взять ситуацию в свои руки. На самом деле он просто спрятался – и не в клинике, а в таком месте, где его никому не найти: в самом себе.
Каспар открыл шкаф. Из восьми вешалок заняты были только четыре. И то лишь потому, что он раздельно повесил пиджак и брюки. Значит, у него будет немного багажа, когда он улизнет сегодня вечером.
Он вздохнул, раскладывая свое немногочисленное имущество на кровати. Большинство вещей были выданы в клинике или куплены Софией в городе, чтобы у него была хоть какая-то сменная одежда: несколько пар носков и нижнего белья, две пижамы, спортивный костюм и шлепанцы, туалетные принадлежности, а также исторический роман Петера Пранге, который он должен был вернуть в больничную библиотеку.
«Вся моя жизнь помещается в полиэтиленовый пакет», – подумал Каспар после того, как сунул все, что не хотел надевать на себя, в плотный мусорный мешок. Рюкзака или другой сумки у него не было, поэтому пришлось воспользоваться пакетом из мусорного ведра.
Затем он надел черный костюм, который был на нем в день поступления в клинику. Зимнее пальто на теплой подкладке перекинул через руку, в которой нес мешок. В другой руке он держал тяжелые ботинки на шнуровке. Каспар хотел надеть их после того, как преодолеет скрипучую деревянную лестницу.
«Ну, тогда все».
Каспар не стал в последний раз оглядывать свою уютную палату. Он погасил свет и вышел в тихий коридор с намерением больше никогда сюда не возвращаться.
19:06
Он медленно спускался по ступеням, счастливый тем обстоятельством, что сегодня в клинике так мало персонала и ему вряд ли мог кто-то встретиться. Но уже на втором этаже понял, что выбрал самый неудачный момент для того, чтобы незамеченным выбраться наружу. Каспар перегнулся через балюстраду лестничных перил. Снизу доносился громкий незнакомый голос. Очевидно, это был санитар, который, вопреки предположению Софии, находился ни в каком не в шоке, а говорил очень даже бегло.