– Волки.
– Где ты видел, что бы волки нападали на всадников, да еще такой кус из шеи могли вырвать. А почему дальше жрать не стали? Или волк один был? Да один бы никогда не напал бы.
– А кто ж тогда? Медведь?
– Не знаю. А у вас тут медведи водятся?
– Не видал, – признался Ёган. – Кабаны – да, лоси, опять же…
– Ты где-нибудь видел, что бы лоси грызли лошадей? – Спросил Волков и, оглядевшись вокруг, добавил: – Интересно, а куда парень делся? И следов никаких.
– Да какие тут следы? Все утро дождь льет. Хотя стоп, вот след. – Ёган остановился, – вот еще… Босые ноги…
Солдат тоже увидел отпечатки босых ног на глине.
– А парень босой уезжал?
– Не, они босые не ходят.
– Кто – они?
– Ну, они, семейство трактирщика.
– А не помнишь, в чем он был?
– Не помню. Может, в чунях, может, в деревяшках. Но не босой точно.
Волков слез и чуть прошелся подальше в редколесье. Следы терялись под водой, которой было залито все вокруг. Ёган стал орать, звать малого, но все было тщетно. Никто не откликнулся, и следов они больше не находили. Было тихо, сыро и безлюдно.
– Ты с коня седло сними. – Сказал солдат. – Седло ламбрийской работы.
– А то, как же, че ж бросать такую вещь, дорогую. Я бы подковы отодрал, да инструмента нет. А подковы то хорошие. Наш кузнец за такую работу крейцер попросит.
Волков смотрел, как Ёган ловко снял седло и с мертвой лошади, которая, к тому же, была полупритоплена.
«Из него вышел бы неплохой солдат, – подумал он, – из крестьян всегда солдаты получаются лучше, чем из городских».
Наконец, вымазавшись в глине, Ёган вытянул седло из-под мертвой лошади, отмыл его в луже.
– Красивое, – заметил он.
– Ламбрийское. У них все красивое.
– А почему так?
– Не знаю, – ответил солдат. – У них всегда все красивое. Наверное, земля такая.
– Какая? – Ёган залез на коня и поместил седло позади себя. – Вы там были, господин?
– Бывал.
– И как там?
– Там красиво. Горы, долины, дожди, много солнца, много рек. Все растет, все цветет. День – два пути до моря.
– Прямо рай там.
– Прямо рай, – согласился солдат. – А города один богаче другого. И все время воюют между собой.
– А чего воюют? Чего хотят?
– Не знаю. Благородным всегда чего-то не хватает. То земель, то денег.
Так, за разговорами, они доехали до монастыря. Широкий, приземистый со старыми стенами. Монастырь был старый, как говорится, намоленный.
«Стены толстые, но не высокие, локтей двадцать. Башен нет, рва нет. Ворота дубовые, на железной петле, но петли в кладке ходят. Три-четыре удара бревном – ворота вывалятся, хотя останутся целыми. Две сотни еретиков за два часа взяли бы этот монастырь, а они монастыри любят. В них всегда есть чем поживиться», – разглядывал монастырь солдат.
У ворот монастыря, на бревнах и пеньках, сидели люди. В основном бабы с детьми, но были и мужики. Все хворые и один увечный, с замотанной в окровавленную тряпку рукой. Его поддерживал мальчишка.
Ёган спрыгнул с коня и постучал в дверь. В двери открылось небольшое окошко.
– Моему господину нужно к брату-лекарю, – сказал он.
Ворота открылись, и солдат въехал во внутренний двор монастыря. Толстый монах закрыл за ними ворота.
– Отец, а когда отец Ливитус посмотрит раны моего господина? – Спросил слуга у толстого монаха.
– Братья трапезничают, – сообщил тот, – а после будет молебен, а после он вас примет. До вечера примет.
– Мы приехали из Рютте, нам бы до вчера обратно успеть. Может, позовешь отца Левитуса? – Заискивающе произнес Ёган.
– Сын мой, сюда все приезжают издалека. Всем нужен то отец Ливитус, то брат Иорис. А у нас сейчас трапеза, а затем молебен, – монотонно и пискляво бубнил монах. – Хотите, станьте под навес и ждите. Я и так пустил вас внутрь, хотя все страждущие ждут за воротами.
Волкова взбесил этот монах. Возможно, потому что под промокшим плащом, под холодной кольчугой боль в плече заметно усилилась. Он подошел к монаху, наклонился, схватил за шкирку и произнес прямо в лицо:
– Будь добр, жирный брат мой, сходи за отцом-лекарем и скажи, что человек, который получил ранение в схватке с дезертирами, просит его помощь. А иначе этот человек слезет с коня и тебе самому потребуется помощь отца Ливитуса. Ты понял, брат мой?
Монах скорчил елейную физиономию, закатил глазки и смеренным голосом ответил: