– Послушайте, Рицци, раз вы родом из Верго, значит, у вас есть своя банка. Вы же не только купец, но еще и меняла?
– Разумеется.
– И деньги и в рост даете?
– Разумеется.
– И векселя пишите?
– Мои векселя ходят отсюда и до Фризии. На любую сумму.
– Под какой процент берете деньги?
– Один процент годовых. Без ущерба при расторжении раньше срока.
– Давайте два, и я дам вам сто монет.
– И не надейтесь. Вы и на пол процента согласитесь, еще и спасибо скажете.
– С чего бы?
– Да с того, – купец усмехнулся, – у вас кошель не застегивается от денег. Значит, кроме моих, там еще и ваши были. А вы тут один. И, какой бы вы не были искусный воин, вас может любой зарезать. Хоть трактирщик, хоть ваш холоп.
«Вот жирный мерзавец, – подумал Волков. – Все видит».
– Поэтому соглашайтесь на мой один процент, и я напишу вам вексель.
– Ну, что ж… Один так один, – произнес солдат. – Пишите бумагу.
– На предъявителя?
– Только именной.
– Фернандо! – Крикнул купец одному из своих людей. – Выпиши вексель господину войну.
Купец вскоре уехал в свой Вильюург, уехал довольный. Волков сидел в харчевне, следил за Хильдой, которая босая и с подобранной юбкой мыла полы, когда пришел Ёган.
– Коновал сказал, что конь будет здоров через неделю. – Произнес слуга. – А что с конем произошло?
– Да напугал его урод какой-то, он поскользнулся и упал. – Отвечал солдат, любуясь, как под ветхой кофтой девицы, в так её движениям, колышется тяжёлая грудь.
– Урод? Что за урод?
– Да не знаю, толи холерный, толи чумной. Хотя не чумной, язв на нём не было. Выскочил из болота, конь поскользнулся и упал на бок, на стремя.
– Из болота? – Удивился Ёган. – Неужто водяной?
– Да почем мне знать? Больной весь, уродливый. Толи желтый, толи серый. У вас раньше таких видели?
– Слыхом не слыхивал. Даже от стариков.
– Ну и черт с ним, готовься к барону ехать.
– Я готов.
– Кольчугу наденешь и меч возьмешь.
– Ох, господин, меня аж потом прошибает. Неужто я меч привяжу? Прям как благородный.
– Ты молись, дурень, чтобы им пользоваться не пришлось.
– А что, может, придется?
– Всякое может быть. Я уже стольких людей барона побил, что он и осерчать может.
– А что будет, если осерчает?
– Меня убьют, тебя повесят, – абсолютно спокойно ответил Волков.
Ёган молчал, смотрел на него чуть растерянно.
– Ну что ты глазами хлопаешь? Уже и меч не в радость? – Смеялся солдат.
– Ну…
– Да не бойся ты, Бог милостив.
– В том то и дело, что ко мне не очень то.
– И что ж теперь? Не пойдешь со мной?
– Да как же не идти? – Ёган вздохнул. – Пойду. Мне теперь деваться некуда. Я теперь с вами до гробовой доски.
– Тогда давай одеваться будем. Сегодня сходим к барону, а завтра поутру, по тумау, уедем отсюда. Ты все свои дела сделал?
– Ага. Баба моя в монастырь пойдет, а дети, корова и надел брату. Так что поутру уедем.
– Вот и славно. Бриться давай.
В харчевне никого не было. Хильда носила горячую воду, делала ироничные замечания.
– Ой, прям как незамужняя готовится к ярмарке, и моются, и моются.
– Не смей меня сравнивать с бабами, – заметил солдат. – Получишь у меня.
– Ой, напугали.
– Не разговаривайте, господин, я вас порежу, – пыхтел Ёган, брея Волкова.
Брил он неловко, но старательно.
– Да не скреби ты так, кожу соскребешь.
– И то верно, – заметила ехидно Хильда. – Кожа-то у твоего господина нежная.
– Уйди отсюда, – рявкнул солдат.
– Так я воду принесла.
– Принесла и убирайся.
– О Господи, ну прям, в самом деле, как девки перед фестивалем. Осталось только ножкой топнуть.
– Уйди, – зорал Ёган, – сейчас дрын возьму!
Брунхильда чуть не бегом кинулась прочь, продолжая дразниться и смеяться.
А Ёган добрил солдата и спросил:
– Мне тоже побриться?
– Щеки и подбородок выбрей. Усы оставь.
– Ага.
– Потом руку мне разбинтуй.
– Так монахи не велели.
– Разбинтуй. Не хочу со стянутой рукой, как калека, в замок идти.
– А что, думаете, она может пригодиться?
Солдат чуть подумал и ответил:
– Ну, если дойдет до того, что она мне понадобится, то потом она мне точно не понадобится.
– Чего? – Не понял Ёган.
– Ничего, – ответил солдат, – брейся и помоги мне одеться.