К тому же у тебя на глазах страшной смертью умер твой брат Тандриш. В непосредственной близости от тебя.
Отсюда твои страдания, и недоумение, от этих страданий.
Теперь ты непроизвольно не позволяешь ауре Дорна соприкоснуться с твоей израненной душой, чтобы защитить себя от… излишней экзальтации. Тебя все ещё беспокоит смерть Тандриша.
И Веленса тоже. Эта боль прошла по каналу неопределённой потери, который был перекрыт органом в момент его гибели.
Открой свою душу Дорну, Д'Аркебуз. Пусть свет Дорна развеет мрак смерти.
Но всё было напрасно.
Как горько было ему осознавать, что Бифф и Ери, уйдя из жизни, травмировали его душу и разум.
Лексу нужно было очиститься от этого привкуса горечи, который так тяготил его.
Ему было больно и стыдно знать, что Бифф умер героической смертью, спасая их от глупости, от обмана того Зоата. Он переживал и смерть Ери, который формально тоже умер как герой, хотя на самом деле пал жертвой навязчивого состояния, суть которого заключалась в том, чтобы уберечь Лекса от рокового для него героического поступка.
И это чувство стыда тоже коробило его,
К своему вящему удивлению, он горевал, потому что со смертью Ери и Биффа потерял частицу себя.
Было ли предположение Ло Чанга относительно стократного увеличения переживания всего лишь его догадкой? Не были ли вина и боль Лекса навеяны агонией умирающего инопланетного нервного органа?
Или он в самом деле искренне горевал по поводу утраты своих двух братьев?
Впрочем, имело ли это какое-то значение?
Как раз имело, потому что теперь он знал, что в кругу Братьев лишился братьев.
Случись это десять лет назад, как бы радовался он освобождению от этой парочки, преследовавшей его со времён Трейзиора…
Но сейчас… Он, который покинул своих настоящих родственников, двух своих глупых сестёр, был вынужден признать то, мысли о чём никогда прежде не допускал. Только ценой потери, окончательной и безвозвратной, он понял, что имел двух братьев, двойную темп, самого себя… и теперь их не стало. С их смертью он утратил собственную тень. Странно, но теперь его могучего тела, его плоти и крови ему стало недостаточно.
По настоятельному совету Ло Чанга он продолжал истово молиться, но это не приносило никаких результатов.
Пыль…
Пепел…
– Ты должен смирять свою душу в Солитории, – сказал капеллан, – оставайся там до тех пор, пока не найдёшь средство излечить её.
Капеллан вышел из-за ширмы и отправился в сторону освящённого кубрика Аблутория, чтобы облегчиться и снять с себя груз исповеди Лександро.
Только не было средства, чтобы облегчить душу самого Лекса.
По этой причине стоял Лекс на коленях наедине со Вселенной, которая могла поглотить не только душу, но и мир со всеми его обитателями.
Где-то там, среди звёзд, скрывались мятежные правители и повстанцы… Их можно было нейтрализовать. Где-то существовали таинственные инопланетяне, подобные сланнам и эльдарам, жестокие племена орков… Им можно было указать их место.
Сейчас на них неотвратимо надвигались орды хитрых и безжалостных тиранидов, которые были способны человеческую и иную плоть превращать в извращённые орудия для нужд своей таинственной империи Сверхразума…
Кроме того, в космосе, подобно чумной заразе, скрывались невидимые, но готовые в любую минуту проявиться неслыханные Силы Хаоса…
Среди немых звёзд, заглушённых вакуумом, стоял только треск погремушки смерти, сопровождаемый безумными воплями.
Кулаки должны сплотиться и противостоять ереси. Задача эта была по силам только сверхчеловеческим телам, подпитываемым пламенной верой в Примарха и Бога-Императора. Пока тело Лекса не имело следов ранений. Могучее и красивое.
Его не покидали мысли о синих глазах Ери, выцарапанных кривыми когтями; о белокурых локонах, письменах на его щеке, его наглой высокомерной улыбке.
Он думал об острых зубах Биффа, его зелёных глазах, гротескной татуировке, блестящих чёрных волосах – всё это было оторвано от тела.
Как нужно было Лексу чтить своих погибших братьев, чтобы к нему снова вернулась благодать Дорна?
Постепенно он понял…
Сначала он пошёл в опустевшую келью Биффа.
На рабочем столике рядом с полировальным колесом и сосудом с парафином лежали кости руки с полузаконченной гравировкой. Пыль, скопившаяся за время отсутствия Кулаков, покрывала все предметы. Но слизать или высосать её с них не осмелился ни один серв, хотя пол и матрац блистали безупречной чистотой, На стене висела икона с изображением Дорна.
Среди кусочков кожи ящерицы Лекс обнаружил древний складной нож. Он взял его в руки и пальцем проверил остроту лезвия и кончика, потом провёл тонкую линию и вздрогнул. Бифф с его огромными кулачищами был способен заниматься поделками с помощью такого примитивного орудия труда, а он, Лекс, сомневается в собственном умении.
Его внимание привлёк завалявшийся на полке гравировальный инструмент. Судя по более толстому слою покрывавшей его пыли, к нему не прикасались ещё дольше. Этот изящный инструмент он взял с собой.
Он направился в ближайший скрипторий, здороваясь по пути с проходившими мимо Братьями. Когда ему повстречался киберуборщик, он решил, что было бы неплохо попросить этот брюхоногий полуавтомат почистить и отполировать гравировальный инструмент.
Но что-то его удержало. Глядя на безмолвного слугу, он сам облизал вещицу и отполировал её своей жёлто-зелёной туникой так, что на её серебряном корпусе заблестела инкрустация.
В скриптории занимались кандидаты в члены Братства. Новые мускулы Кулаков. Мускулы и умы. Как заметил Лекс, на большинстве экранов светились те или иные страницы «Кодекса Астартов». Один из соискателей предпочёл работать над рукописным вариантом фолианта. Каждая страница этого священного для организации десантников учебника начиналась с прописной буквы в серебряных и золотых завитках орнамента. Лекс улыбнулся новичку мимолётной улыбкой. Внимание бывалого Боевого Брата, отмеченного за длительную службу металлическим стержнем во лбу, вызвало у парня благоговейный трепет.