Партизаны явились втроем, что было для меня весьма лестно. Стоявшего прямо сзади полковника я, конечно же, не видел, однако смело мог предположить, что браунинг, символ начальственного превосходства, по-прежнему обретается в кобуре на поясе.
Справа скалил зубы старый добрый Эухенио, держа наизготовку М-16, с прикладом коей я дней десять назад познакомился довольно близко. Слева напряженно застыл худощавый смуглый мальчишка, стерегший пленных подле cenote и забеспокоившийся, когда мы с Эмили принялись обсуждать грядущие совместные деяния. Вторая М-16, получалось...
Франческа лихорадочно выдернула из-за моего пояса револьвер, запустила руку в карман, выхватила коробку зарядов. Тяжело дыша, подняла взгляд.
- Прости... Но я предупредила. Сказала, что ради Арчи готова на все!
- Оно и видно, - ядовито подхватил я. - Далила, форменная Далила. Только прядку волос отхватить не додумалась... Но, голубушка, лучше вынь револьвер из кобуры. Он самовзводный, не беспокойся, не выпалит ненароком. Отлично... А сейчас, пожалуйста, наберись отваги и окончи начатое. Что, кишка тонка, ваша ученость? Господи помилуй, а я-то, болван, уже начинал уважать эту дрянь за решительность... Жми на курок, стерва! Гадина, я заставлю тебя выстрелить!
Произнося эту невыносимо дурацкую, чисто голливудскую тираду, я продвигался вперед, упираясь животом в дуло смит-и-вессона, тесня Франческу. Яростно зарычал, попытался ухватить за горло доктора Диллман.
И удостоился желанной, почти немыслимой награды. Болезненного тычка в поясницу пистолетным стволом.
- А ну, хватит паясничать! - рявкнул Санчес. Конечно, я уповал на это. Но одно дело уповать, и совсем иное - видеть, что упование сбылось. В иное время, в иных моих записках уже говорилось: люди, склонные использовать винтовку, автомат или пистолет на манер биллиардного кия, чрезвычайно редко пополняют число долгожителей. Не верилось, что высокопоставленный командир геррильясов может явить подобную глупость. Я не ждал бы эдакого даже от мало-мальски обученного полицейского из глухой калифорнийской провинции; но здесь орудовали дилетанты.
На последнем соображении расчет мой и зиждился.
Пехотные офицеры весьма лихо управляются с неприятелем, отстоящим на тысячу ярдов. Достаточно сносно дерутся, отделяемые от супостатов сотней тех же ярдов. А вот вступать в непосредственную схватку, грудь с грудью, почти не умеют, полагая рукопашный бой пережитком прошлого, привилегией всяких "зеленых беретов", рэйнджеров, коммандос и прочей десантно-диверсионной шушеры, которая исключительно для мордобоя и существует.
Полковник Рамиро Санчес очень верно и расчетливо расположил бы стрелковые ячейки; безукоризненно сумел определить наиболее выгодное место для дзотов, безупречно и четко наладил противотанковую оборону. А вот управляться с задержанными полковника не обучали.
Дулом тыкать! О, божества греческие, римские и египетские! О, древние идолы индейские!..
Я крутнулся влево, одновременно отбивая согнутой в локте рукой упершееся в спину оружие. Долей мгновения позже ребро правой ладони треснуло Санчеса пониже уха - я хорошо помнил, какого полковник роста, и бил, почти не целясь.
Рамиро пошатнулся.
Оброненный им браунинг успел все же выпалить, и мне обожгло бок. Выяснять, получена смертельная рана или просто пороховые газы обуглили джемпер и кожу, было недосуг. Тело повиновалось безукоризненно, а ничего иного мне покуда и не требовалось.
Туповатый Эухенио не собирался невозмутимо наблюдать, как лупят командира. Он вмешался решительно и достойно смелого красного бойца. Я знал, что именно последует, и уже опрокидывался в сторону.
Рявкнула М-16.
Смуглый парнишка тоже вмешался в битву, но был и вовсе неопытен, а быть может, не успел разобраться в ходе свалки. Он палил на уровне груди, вместо того, чтобы опустить ствол и полить землю свинцом, точно водой из шланга.
По меньшей мере, три пули угодили в Санчеса: чавкающий звук попаданий не спутаешь ни с чем. Эухенио шлепнулся наземь, спасаясь от неприцельных, диких очередей, выпускаемых напарником.
Внезапно М-16 умолкла.
Катясь по траве, я мельком увидел меловое от ужаса лицо солдатика, опускавшего дуло и отвешивавшего челюсть. Бедолага внезапно понял, что изрешетил собственного командира.
Я зацепил его лодыжку напрягшейся левой ступней, а правой что было силы ударил чуть пониже колена. Партизан опрокинулся. Вскакивал я уже вооруженным, и до чего же приятно было держать в руках автоматическую штурмовую винтовку!
Вскидывавшего ствол Эухенио, я сумел опередить лишь потому, что положение у мерзавца было пренеудобнейшим: он рухнул на живот, ногами ко мне, и должен был сперва извернуться. Стрелять пришлось прямо с бедра, прикладываться и целиться я уже не успел бы, но из пяти выпущенных пуль по меньшей мере две попали точно.
Коставердианец глухо застонал и сполз в канавку, тянувшуюся вдоль доисторической тропы. Но малокалиберная пуля не убивает наверняка, и приходилось предполагать худшее: что противник еще способен сопротивляться.
Рамиро, отброшенный очередью, привалился к огромной каменной глыбе, остался в полусидячем положении, опустил голову и ошеломленно созерцал пропитанную кровью рубаху. Франческа, потрясенная случившимся, остолбенела и не шевельнулась в продолжение всей схватки, занявшей, впрочем, не более пятнадцати секунд. Не без удивления я обнаружил, что радуется: шальные выстрелы пощадили эту иуду в юбке... виноват, в джинсах. Но, с какой мне, собственно, стати было радоваться?
Мальчишка, невольно уступивший М. Хелму, эсквайру, свою М-16, стоял на коленях и неудержимо блевал: верный признак того, что Рамиро Санчес был его первой жертвой. Обычнейшая реакция человека, открывшего счет убитым...
Обогнув его, дабы не упускать из виду канаву, где то ли отдыхал, то ли упокоился навеки невезучий Эухенио, я приподнял винтовку. Парень испуганно вытер мокрый рот, повернулся лицом.
- Патроны, - объявил я, пощелкивая пальцем по магазину. Там наверняка оставалось не более двух-трех зарядов, если вообще оставалось. - Municiones para la ametralladora, por favor.11
Выговор у меня отнюдь не совершенный, однако мальчишка понял. Трясущейся рукою выудил из бокового кармана прямой двадцатизарядный рожок, положил на указанное мною место. Поднялся, повинуясь выразительному жесту, попятился: медленно и неловко, словно бродячий покойник-зомби.
Поспешно заменив магазин - следовало обезопасить себя на случай, если Эухенио воспрянет и затеет новую перестрелку, - я прислушался. Рамиро Санчес дышал болезненно и тяжко. Менее гордая личность, пожалуй, скулила бы сейчас от предсмертной тоски, но полковник отличался похвальным самолюбием. И держался молодецки, ничего не скажешь. ( Я посмотрел на мальчишку.
- И что же с тобою теперь делать, amigo? - спросил я. Парень разобрал, конечно, лишь последнее слово, и в глазах его промелькнула безмолвная мольба. Невысказанная надежда получить пощаду. Я заколебался.
- Мэтт! Немедленно брось ружье! Пожалуйста, Мэтт, не вынуждай меня стрелять!
У Франчески, разумеется, оставался мой револьвер.
Это решило судьбу юноши. Существует единственный способ выпутаться, если перед тобою стоит заранее взятый на мушку противник, а сзади командуют "руки вверх". Вы немедля спускаете курок и бросаетесь в сторону. Таким образом, доводится иметь дело только с одним супостатом, а не с двумя, что гораздо и несравненно тяжелее.
Парень рухнул как подкошенный, а сзади грохнул смит-и-вессон. Пуля пронеслась возле самой головы, я даже ощутил удар воздуха.
РАЗ.