– Для такого вкусного кушанья, – сказала Лизетт, – ничего не жалко.
Потом повернулась и с горькой усмешкой посмотрела мне в глаза.
– Да? – спросила она.
2.3.4. Опустошение
Проснулся я поздно и нехотя. На часах было начало первого.
Я лежал на кровати, придавленный тяжестью вчерашнего поведения. Груда камней, возложенных на мягкие подушки. Ни желания позвонить отцу, ни желания встать у меня не было. Я потянуться был не в силах.
Я лежал, уставившись в потолок, не ощущая ни капли лихорадочного возбуждения, что энергично двигало мной накануне. Сегодня мне предстояло толкать себя, как груженую телегу.
Спустя полчаса я заставил себя подняться. Умылся, заварил чай, съел кусок хлеба и надолго завис, уперев локти в стол и повесив голову.
Вчерашний день казался нереальным. Неужели я развил такую бурную деятельность, пытаясь разгадать бабушкин секрет?!
2.3.5. Необходимый рецепт
Я снял с гвоздя тяжелую связку ключей: от дома, от амбара, от обоих половин сарая. Еще один ключ висел в связке.
Я вышел в коридор. Ничто меня не останавливало. Я проснулся в том настроении, в котором равнодушно преодолеваешь нравственные преграды. Без зазрения совести взламываешь тайные замки.
Подойдя к двери в грустную комнату, я с удивлением обнаружил, что замка на ней нет. Видимо, бабушка сняла его перед смертью. Может, я должен был войти внутрь, должен был узнать бабушкины тайны?
Комната была меньше, чем я помнил. Открытая дверь уперлась в стол, стоящий у окошка. Оно было крохотным, с трещиной в стекле и телом застрявшей в паутине бабочки.
Я вспомнил тот раз, когда заглянул в открытую дверь и вызвал гнев бабушки. Вспомнил, что при мгновенном взгляде выхватил из окружающей темноты это окошко и даже заметил трещину в стекле.
Я шагнул в комнату. Запах в ней стоял спертый, застарелый.
На вбитых в стену гвоздях висели веники с травами, засохшие до такой степени, что дотронься – рассыпятся. Все в этой комнате выглядело хрупким, недостоверным.
Особенно письма и конверты. Стол у окошка был усыпан ими, словно опавшими листьями. Письма были оборванные, мятые, засаленные. Их хранили много лет. Но не письма были главным секретом этой комнаты.
Я взял со стола один из конвертов и пригляделся: его обратную сторону использовали вместо писчей бумаги. Почерк был мелкий и быстрый. Не бабушкин.
«Коньяк. 3 л самогона, 4 ст. ложки кофе, 3 ст. ложки сахара, 17 шт. гвоздики, 1,5 ч. ложки молотой корицы, 3 пачки сахара, настаивать две недели».
Я взял другой конверт: «черносмородиновый сидр». На третьем был написан рецепт медовухи, на четвертом – кофейной настойки. Некоторые конверты были заляпаны, будто в процессе приготовления этих напитков.
Где-то здесь должен находится рецепт вкуснейшего бабушкиного пива. Названия алкогольных напитков мелькали у меня перед глазами: наливка, ликер, водка, чача, самогон, вино. Кто бы мог подумать, что кладовая хранит рецепты спиртного на манер алкогольной энциклопедии. Здесь были все известные человеку названия напитков, которые можно приготовить. Все, кроме пива.
Я стоял над столом в грустной комнате, которая хранила страшную историю. Историю дедушкиного увлечения.
Не найдя нужного рецепта, я вышел и затворил за собой дверь. Был бы у меня замок, закрыл бы и на него. А ключ выкинул.
Рецепта пива у меня не было, а вот желания его выпить – хоть отбавляй.
2.4. Без боя
2.4.0. Устроить темную
– Тебе бабушка про пиво говорила? – спросил я без лишних предисловий.
– Пиво? Которое варила, что ли? – не понял отец.
– Про него.
– Да ничего не говорила. Не помню я. А что?
– Рассказывала, что вкусное? Может, секрет какой-то сказала? Рецепт был у нее?
– Да нет, не помню я секретов. Ты что, пиво собрался варить?
– А про пшеницу говорила?
– Ничего она не говорила, – отец начал раздражаться. – В чем дело-то?
– Чем она ее обрабатывала? – не сдавался я.
– Тяпкой обрабатывала, чем-чем.
– Может, удобрения использовала?
– Нет. Она и водой не поливала. Это же деревня, а не дача. Засеял поле: что выросло, то выросло.
– Вообще не поливала?
– Ну, она считала, что чем больше поливаешь, тем больше воды просят. А если не поливать, растение сильнее становится. Корни у него крепче, что ли.
– Понятно, – сказал я. «Отец ничего не знает». – Посмотри бабушкины письма. Вдруг она писала. Про пиво там или пшеницу. Все что угодно. Ладно?
– Что происходит-то, ты можешь сказать?
– Ничего, – ответил я. – Пока ничего не происходит.