2.13.8. Электронное письмо Алисы
Без темы. Отправлено в четыре утра.
«я вчера с надеждой, с новыми силами, без кошки
я сегодня без веры, без спокойствия и все еще без кошки
я завтра… завтра уже сегодня»
Я ничего не ответил.
Я знал, что Алиса скоро меня забудет. Еще пара дней, и ее письмам найдется другой адресат.
2.13.9. Работа
Я умирал на поле.
И в ежедневном труде находил утешение.
Ходил по земле, перекапывал землю, дышал землей. Она становилась моей.
Алиса бы гордилась. Алиса, которая отдавала себя труду, прониклась бы уважением к моему упорству. Это единственный язык, который она понимала. Язык увлеченного делом человека.
Я убирал пшеницу и видел Алису у балетного станка. Сотни раз взмахивал граблями, а она тысячи – сводила закругленные в локтях руки. Я всаживал лопату в землю, а она поднималась на изуродованные пальцы. Подхватывал сено и боялся, что партнер не удержит Алису.
Она не высыпалась, не доедала, получала травму за травмой. Я уставал, потел, натирал трудовые мозоли. И понимал, что никому, кроме меня, это не нужно.
– Сначала стань кем-то для самого себя, – говорила Алиса. – Когда ты будешь работать для себя, отвечать перед собой за все, что делаешь, у тебя будет главный почитатель таланта. Ты сам.
Я сваливал сено в кучу у забора.
– А остальные пойдут за тобой. Дарить счастье тем, кто готов его принять, – звучал голос Алисы в моей голове. – Можно ли хотеть чего-то еще?!
2.13.10. Люди
– Некоторые люди нам для счастья, а другие – для боли.
Лиза улыбнулась, но я видел, что улыбка далась с трудом.
– Те, которые для счастья, – продолжила она, – спасают нас сейчас. А те, которые для боли, спасают наши души.
Я не думал об Алисе в этом ракурсе.
«Какое счастье, что хоть кто-то на планете может сделать мне так больно. Я спасен!»
– Она бы сказала, что никому человек не причиняет столько боли, сколько самому себе.
Лишенный возможности говорить с Алисой, я мог говорить об Алисе. Мне это было приятно. Иногда я спрашивал себя, вспоминала ли она меня, говорила ли обо мне. Но был уверен, что ей не требуется каких-либо подмен моего существования, потому что и самого моего существования ей не нужно.
– Я думаю, – говорила Алиса, – это великое несчастье – оставаться у кого-то в голове. Влиять на кого-то. Слетать словами и интонациями с чужого языка.
– Ты ее забудешь, – сказала Лизетт.
Я не поверил.
– Когда ты сможешь кого-нибудь забыть, – мягко возразил я, – поделись со мной секретом, пожалуйста.
Лиза опустила голову.
– Ты убрал пшеницу?
– Да. Почти.
Я был горд собой.
– Кто-то все портит, а кто-то – восстанавливает, – сказал я. И не заметил неодобрительного взгляда, что бросила Лизетт.
А следовало бы заметить.
2.14. Угроза
2.14.0. Пьянка
В кабаке было много людей, душно и шумно. Лизетт вышла на кухню, остальные мое появление не заметили. В толпе я увидел Толика и председателя Зиновия Аркадьевича, но ни тот, ни другой не кивнули мне в ответ. Быть невидимкой надоедало.
Столики были заняты, и я устроился за барной стойкой. Сергей налил водку в графин, протер рюмку. Я выпил две. От голода и усталости они показались стаканами.
Обернулся на мужиков за столами. Высокого Папы в помещении не было. Я выпил еще.
– Все? – спросил бармен.
Я кивнул, взял графин и опрокинул в себя его содержимое.
– Все, – сказал я.
На деле «все» только начиналось: мой вечерний моноспектакль и следующие за ним недели раскаяния.
Я выпил мало, чтобы простить деревню, но вполне достаточно, чтобы бросить ей вызов.
– Подвинься, – сказал я сидевшему за ближайшим столиком Ефрему.
Я встал на скамейку. Будто на трибуну взобрался.
– Я за ним убрал! – крикнул я. – Убрал за вашим Папой. Вашим Высоким Папой. Он нагадил, я убрал!
Кто-то встал и медленно пошел к выходу. Я не удержался и посмотрел уходящему в спину. Походка выдавала Павла Никифоровича.
– Я вам новую пшеницу посажу! Сам посажу! Слышите?! Лучше прежней.
Несколько человек во главе с председателем деревни демонстративно отвернулись. Но большинство посетителей восприняли мои слова со смешком. Я услышал: «Нажрался!»
Реакция деревенских разозлила и огорчила одновременно. Не знаю, чего я ожидал. Не аплодисментов же.
Как бы там ни было, у меня появился шанс выговориться. И я говорил. Остается вспоминать, что именно. Что-то про человека и его ответственность.
– Да заткните его!
Аплодисментов по-прежнему не было.
Я неловко спрыгнул со скамейки, направился к бару. Перегнулся через стойку и взял первую попавшуюся бутылку. Закинув голову назад, влил в себя алкоголь.