– Это за какую?
– Вообще.
Мы выпили. Бабушкино пиво согревало нежным, ласковым вкусом. Аромат меда на пару секунд вытеснил из головы горестные переживания.
3.7.2. Мысль года
Я заглянул в ящики, пакеты и ведра, стоявшие в подвале, хотя наверняка знал, что яблок не осталось. Крупные, сочные плоды в первую очередь пустил в оборот, и на дне тары валялись гнилые, червивые сморчки.
Я обреченно сел на табурет напротив пустых ящиков. Над головой висел шнур от лампочки Ильича. Потянув за него, я выключил свет. Мой позор в темноте скрылся. Включил, и он неумолимо вынырнул из нее.
«Что теперь делать?» – вопрошал я, выключая свет.
«Вот ужас-то!» – восклицал, включая.
Я надеялся, что произойдет чудо и со вспышкой света увижу полные ящики яблок. Сидя в подвале, я оттягивал момент, когда придется предстать перед деревней с ответом, как бездарно потратил доверенное яблочное имущество. Но другого выхода не видел. Видел пустые ящики, пакеты и ведра.
«Я не знаю, что делать. Не знаю, что делать».
«Не знаю, что делать» – мысль года.
Я мог бросить по деревне повторный клич о сборе яблок, но в успех предприятия не верил. Даже будь у них желание, люди не могли бы помочь: большую часть запасов принесли в первый раз, а остальное отправили родным, продали Высокому Папе, пустили на заготовки. К тому же не было гарантий, что новая попытка приготовить сидр окажется удачной.
Я чувствовал себя ничтожеством. Собрал чужие надежды, сложил их вместе и не оправдал.
Узнай о моем провале Высокий Папа, обвинит меня в предумышленном. Заявит, я специально подвел деревню.
Я рассмеялся было, но прекратил. Из темноты подвала на меня смотрел пустой пакет бабы Томы. В нем она принесла последние свои отборные яблоки.
Именно в тот момент, когда местные мне поверили, дали шанс, о котором просил, я все просрал и облажался. Правы были Высокий Папа и Зиновий Аркадьевич, я никуда не гожусь и доверять мне не стоит. Уж точно не стоит доверять яблоки.
Почему я сразу не уехал? В тот день, когда в деревне появилась Алиса? Вместо того, чтобы искать ее кошку, я должен был собирать вещи.
Я выключил в подвале свет. Закрыл глаза.
Любое поражение – проверка на прочность. Но я не хотел проверок. Я хотел победы. Здесь и сейчас.
3.8. Призрак одержимости
3.8.0. Все как было
В дверь постучали. После того как Зиновий Аркадьевич растрепал деревенским про мое фиаско, стучали каждые полчаса. Люди приходили своими глазами смотреть на бутылки без признаков пузырьков, банки с плавающей в пюре плесенью, бочки с яблочным уксусом и меня, пребывающего в депрессии.
Приходили смотреть, скорбно вздыхать, спрашивать, как же это так получилось, высказывать собственные предположения. Кончались визиты по-разному: баба Тома, например, молча вышла; Лиза улыбнулась и неуверенно сказала, что все будет хорошо; Кролик посмеялся; Данилыч посмеялся вместе с Кроликом – ему не пришлось со мной квитаться за коня и за сома, я сам превосходно справился; Толик приуныл.
– Яблочный уксус тоже сгодится, – сказал муж Анны Павловны. Он не скидывался яблоками на общее дело и мое поражение воспринял с показательным спокойствием. – А плесень и слить можно. Ложка есть?
Я думал, ложкой он снимет плесень, но он открыл банку с яблочным вареньем.
– А хлеба? Хлеб есть?
В дверь постучали. Я напрягся: на общение с людьми не хватало сил. Каждому приходилось объяснять одно и то же: «Я не знаю, почему сидр не забродил. Может, сахара положил мало? Я не знаю, почему появилась плесень. Яблоки плохо помыли, банки не простерилизовали? Работников много, за всеми не уследишь. Я не знаю, почему получился уксус. Бочки не герметичны? Факт остается фактом: для дальнейшего настаивания сидра в амбар переехали четыре трехлитровые банки, пять полулитровых и две литровые бутылки, одна бочка забродившего и процеженного сока».
– Не оставят тебя в покое?
Я покачал головой. Павел Никифорович недовольно осмотрелся.
– Чего печь-то не замажешь? – спросил он, проводя нервным пальцем по трещине на белой стене. Я вспомнил, как дядя Паша указывал на нее в день моего приезда в деревню. Тот же палец на той же стене, и та же трещина зияет. Круг замкнулся. Все говорило о том, что пора уезжать.
– Глиной с песком, – прервал мои мысли Павел Никифорович. – Проще пареной репы, замазать-то.
Я устало кивнул. Просто не делается ничего.
3.8.1. Выйди вон
Я осторожно выглянул на улицу. Никого. Потянулся, наклонился – размялся. Вдохнул полной грудью осенний воздух.
Последние дни я не приближался к окнам, не раздвигал занавески, не показывался в лавке. Ходил в магазин, надевая солнцезащитные очки и дедушкину кепку.