Этот отказ был равносилен объявлению войны. Легаты приказали всем клирикам покинуть город, взяв с собой в знак разрыва освященные гостии. Тулуза вновь оказалась в опале у Церкви. Странно представители Иннокентия III выполняли его инструкции! Но они были здесь хозяевами, и армия подчинялась им.
* * *
Минерв, его замок и деревня в сорока километрах от моря, на горном склоне выше Нарбонна, занимали исключительно сильную, в некотором отношении даже господствующую позицию. Замок (от которого теперь остались только высокая башня и развалины внешней стены) возвышался на отвесной скале, которая доминировала над сильно суженными руслами двух рек, представляя собой гигантскую перегородку, испещренную гротами, поверхность которой под действием воды приобрела причудливый рельеф.
Именно здесь 24 июня 1210 г. встала лагерем армия крестоносцев. Симон был особо заинтересован в захвате этой крепости — одного из ключей к району Восточных Пиренеев. Но его подталкивали к этому и бюргеры Нарбонна, для которых ша-телен Минерва по традиции был врагом. Нарбоннский виконт Эмери вместе с городским ополчением примет участие в разрушении ненавистной крепости — еще один пример разобщенности южан перед лицом чужеземцев. Крестоносцы поставили и пустили в ход осадные машины, установили строгую блокаду; осажденные, оставшись без съестных припасов, пали духом, и 22 июля их сеньор Гильом де Минерв попросил о переговорах.
Во время этой встречи внезапно появились Арнольд-Амальрик и Федизий. «Тут же, — пишет монах из Сернея, — Симон де Монфор, человек осторожный и сообразительный, объявил, что прекращает переговоры. Поскольку аббат Сито — высший руководитель дела Христа, ему и надлежит определить условия капитуляции замка. Арнольду было это очень не по сердцу: он предпочел бы узреть гибель врагов веры, но как монах и священник не осмелился приговорить их к смерти. Поэтому он принял такое решение: шателену, всем, кто находится в замке вместе с ним, и даже ката-рам-верующим будет сохранена жизнь, если они пожелают примириться с Церковью и подчиниться ее предписаниям. Что касается совершенных, которых там собралось много, то и они будут помилованы, если согласятся отречься от ереси».
Обходясь с еретиками подобным образом, легат лишь исполнял (без энтузиазма, уверяет хронист) приказ Рима. Но армию столь мирный исход не устраивал. Один из рыцарей-крестоносцев, «христианнейший» Робер Мовуазен, правая рука Симона де Монфора, вознегодовал, что катарам намерены дать ускользнуть. Разве крест был принят не для того, чтобы убивать еретиков? «Раз они боятся, — сказал он, — и раз они в нашей власти, пусть, чтобы мы их помиловали, обещают выполнить все, что мы потребуем!» Так что Мовуазен категорично заявил легату, что армия не примет условий, предложенных защитникам Минерва. «Успокойтесь, — ответил Арнольд-Амальрик, — тех, кто захочет обратиться, наверняка будет очень немного».
Статьи капитуляции были подписаны, и армия с пением «Те Deum», с крестом впереди колонны вступила в крепость. Вслед за распятием несли знамя Симона де Монфора. Все вошли в церковь, предварительно подвергшуюся процедурам очищения и примирения. На вершине донжона водрузили крест, знамя предводителя оказалось ниже. «Это Христос взял город. Было справедливо, чтобы его эмблема доминировала надо всем и привлекала все взоры как разительное свидетельство победы Церкви и истинной веры».
Однако Гвидо, аббат Во-де-Сернея, «человек, очень ревностный к делу Христову», сразу же вошел в один дом, где, как ему сообщили, находилось очень много катаров. Он начал им проповедовать, но с первых же слов еретики его прервали. «Не нужно нам проповеди, — воскликнули они в один голос, — мы не желаем вашей религии, мы не признаем римскую Церковь. Не трудитесь напрасно — ни жизнь, ни смерть не отторгнут нас от нашей веры». Не принятый здесь, аббат Сернея вступил в другой дом, где были одни женщины; он намеревался их обратить, но натолкнулся на еще более сильные упорство и твердость, нежели у мужчин.