«Прославленному и дорогому во Христе Петру, милостью Божьей королю Арагонскому и графу Барселонскому, Лаворский Собор, привет и искренняя любовь в Господе». Так, с самых любезных по отношению к Педро II преамбул, начинается длинное письмо, смысл которого состоял в том, чтобы обратить в ничто планы короля, приказы Папы и надежды Раймунда VI. Лаворский Собор, коллективный персонаж, говорит здесь как самостоятельное существо, побуждаемое одним устремлением, рассуждающее и судящее как один человек. В самом деле, разве не архиепископ Нарбоннский, Арнольд-Амальрик, руководил здесь всем и, несомненно, составил весь текст?
«По делу графа Тулузского и его сына, — писали прелаты, — мы не можем вам ничего ответить, потому что власть Папы, превышающая нашу власть, поручила решение этого отдельного вопроса епископу Рье и магистру Федизию. Вспомните, как добр к этому графу был Папа, какие выгодные предложения делали ему на Соборах в Нарбонне и Монпелье и как он их отверг, как упорно он не выполнял принятых обязательств, какой вред непрестанно наносил Церкви и Богу, христианам и вере. Чаша терпения переполнена. Он стал абсолютно недостоин никакого отпущения грехов и никакого прощения.
С другой стороны, как можно отрицать бесчинства графа Комменжа, его вероломство, его союз с еретиками и пособниками ереси? К нему неоднократно обращали призывы примириться с Церковью, тем не менее он упорствовал в своих заблуждениях, коснея во зле; он был отлучен и остается отлученным. Нам даже сообщили слова графа Тулузского, “что это Бернар де Комменж подтолкнул его сражаться с крестоносцами”. Следовательно, ответственность за войну и за бедствия, которые она повлекла, падает на Бернара де Комменжа. Тем не менее, если он изменит свое поведение и станет достоин отпущения грехов, то, когда Церковь даст ему таковое, он сможет предстать перед ее судом, привести доказательства, что ему причинили ущерб, и ему будет воздано по справедливости.
Что касается графа Фуа, то давно ни для кого не секрет, что он стал покровителем еретиков. И по ныне он принимает их у себя и защищает их. После долгого ряда насилий и скандалов, связанных с его именем, разрушений и разграблений церквей, бесчисленных клятвопреступлений, бесчинств по отношению к клирикам ему объявили анафему. Вашему королевскому величеству, лучше чем кому бы то ни было, известно, что когда-то вы просили у легата милости к нему, что при вашем посредничестве был заключен договор и что если это соглашение не воплотилось в жизнь, то исключительно по вине графа». Здесь епископы предъявляют королю Арагона аргумент ad hominem[66] ссылаясь на фразу из договора в Монпелье, где Педро II провозглашал, «что если граф не будет соблюдать соглашение и если на этом основании прекратят считаться с защитой, под которую оно его ставит, пусть он не упрекает за это руководителей крестового похода». И все-таки если Раймунд-Рожер покается и добьется отпущения грехов, суд может рассмотреть обоснованность и его требований.
Остается вопрос Гастона Беарнского, «этого защитника убийц Кастельно, этого гонителя Церкви, этого заклятого врага крестового похода». Перечисление примеров его нечестия и его злодеяний можно продолжать до бесконечности. Достаточно вспомнить лишь некоторые кощунства, совершенные его рутьерами в соборе Олорона: чаша со священными гостиями была осквернена и брошена наземь, солдаты наряжались в епископские одежды, служили мессу, проповедовали и принимали пожертвования! Не перечесть клятвопреступлений этого человека, как не перечесть клириков, которых он подверг насилию и пыткам. «Отлучение, наложенное на него, — всего лишь справедливая кара за эти его преступления и многие другие, о которых мы не говорим. Пусть он также даст удовлетворение Церкви, пусть добьется снятия анафемы, и тогда — но только тогда — ему позволят выставить претензии».
В заключение Лаворский Собор выговаривает коронованному ходатаю: зачем защищать столь неправые дела? Пусть он вспомнит благодеяния, полученные им самим от Иннокентия III, клятву, которую он дал во время помазания в соборе св. Петра в Риме, — истреблять ересь и защищать святую Церковь. «Если ваше королевское величество не удовлетворится нашим ответом, мы, из уважения к вам, озаботимся сообщить об этом государю Папе».