Сомнительно, чтобы такое решение альбигойской проблемы полностью удовлетворило тех, кто выиграл от крестового похода. Декрет от 1215 г. в конечном счете был не более чем сделкой, компромиссом, учитывающим противоположные интересы. Если вчитаться в текст этого дипломатического документа, станет ясно, что Иннокентий III все-таки сделал все, что мог, чтобы уменьшить выигрыш победителей и пощадить противную сторону. Здесь были даже формальные ограничения. Симон де Монфор был введен во владение тулузским фьефом; но ему следовало принести оммаж «тому, чьим вассалом по закону он становится», то есть Филиппу Августу. В тот же пассаж, где перечислялось то, что уступается завоевателю, Папа включил такие слова: «В любом случае, кроме прав мужчин и женщин католического исповедания, а также прав Церкви». Какой еще смысл могла иметь эта оговорка, если не урезания свободы действий и преимуществ того, кто получал земли?
Последний акт Иннокентия III в Лангедоке — миссия, с которой 21 декабря 1215 г. он туда послал епископа Нимского и архидиакона Конфланского, — был направлен на пользу графа Фуа и в ущерб Симону де Монфору. Эти делегаты Рима получили указание отобрать у вождя крестоносцев замок Фуа и провести расследование, чтобы точно выяснить обстоятельства, при которых домен графа был захвачен и присоединен к завоеванным землям. Тем самым ставилась под сомнение законность мер, принятых против Раймунда-Рожера, человека, которого сторонники крестового похода страшились более всего. И воля Папы была выражена отчетливо: пусть граф вновь получит во владение свою крепость, а Монфор и его люди пусть оставят его в покое.
Инициатор альбигойской войны несомненно, несмотря на Мюре и на Собор, пытался еще раз исправить начатое им и извращенное другими дело и притормозить завоевания. Не сумев удержать крестовый поход в религиозных рамках, он хотел помешать этому ставшему мирским походу дойти до своих крайних следствий и логической развязки. Несколько раз он пытался в борьбе со сторонниками насилия отстоять умеренность и справедливость, хоть, правда, ему так и не хватило энергии настоять на своем. Однако было ли это возможно? И не следует ли беспристрастным историкам признать, что задача сдержать фанатизм для средневекового Папы представляла непреодолимую трудность?
После Латеранского Собора Иннокентий III не прожил и года. Он не смог увидеть того счастливого поворота судьбы, который позволил обоим Раймундам отобрать у своего обидчика значительную часть утраченной земли. Но, спасая их династию от полного уничтожения, Папа сделал их успех возможным. Смерть унесла его в Перудже 16 июля 1216 г., а незадолго до этого в Лангедоке произошла удивительная сцена. Симон де Монфор со своей армией подошел к Нарбонну. Арнольд-Амальрик приказал закрыть ворота города; но не впустить французов было невозможно — бросившись на него с поднятыми мечами, они вынудили его отступить. Тогда архиепископ дважды отлучил Монфора и наложил интердикт на все церкви до тех пор, пока тот не уйдет из Нарбонна. Воины Христовы забросали камнями архиепископский дворец, а христианнейший Симон, не смущаясь анафемой, весть о которой он встретил с насмешкой, тем не менее велел отслужить мессу.
Между духовной и светской властью крестового похода вспыхнула война! Такое зрелище могло немало порадовать сердца еретиков. Для жертв священной войны начиналось время реванша, которое продлится еще два года. Марсель, Авиньон, Бокер открыто выступили на стороне Раймунда VI; Тулуза пришла в себя, изгнала французов и с восторгом встретила прежнего сеньора. Звезда Симона на глазах меркла, здание завоевания рушилось — и наконец из осажденной Тулузы был брошен камень, «угодивший точно туда, куда следовало». Он так точно попал завоевателю в стальной шлем, что тот с разбитой головой «пал наземь, обливаясь кровью и почернев». Преждевременная смерть Симона де Монфора повлечет за собой передачу Южной Франции и его столицы капетингской династии[75]. Оказалось, что все, начиная с Иннокентия III, трудились, страдали и боролись, не сознавая этого, ради короля Франции.
ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ
А
Абеляр, Петр, богослов и философ 47
75
Сын Симона де Монфора, Амори, не смог удержать под своей властью наследство отца и уступил свои владения французской короне (1224 г.). В 1226 г. права французского короля Людовика IX на владения в Лангедоке были признаны и Церковью. После смерти Людовика VIII за его наследником Людовиком IX остались Бокер, Ним, Каркассон и Безье, а за графом Раймундом VII — Тулузен, Ажене, Руэг, Керси и часть Альбижуа (договор Mo, 1229 г.) По условиям этого договора дочь Раймунда VII Жанна выходила замуж за брата Людовика IX, Альфонса, который после смерти своего тестя должен был стать графом Тулузским. После смерти Альфонса в 1271 г. его владения были присоединены к королевскому домену. —