– Как я одинок… Как я одинок… Ты даже не представляешь!
Алеша сидел рядом на табуретке, и его ноги свободно болтались, не доставая до убогого плиточного пола, по которому только что прополз, шевеля усами, большой рыжий таракан. Алеша в страхе отдернул ногу, которая была ближе к полу. По ней от омерзения пробежали мурашки. Иннокентий Палыч заметил это и сказал:
– Они не кусаются, чистюля! С ними хоть не так грустно. Я их люблю, это единственные мои друзья. Мне для них ничего не жалко!
Кинув толстый кусок колбасы на пол, он потянулся к бутылке и налил себе в граненый стакан еще водки. Пахнуло спиртом, как в больнице…
Конец октября принес первые холода. Алеша простудился, у него поднялась температура, и мама заставила его лежать в постели со спиртовым компрессом на лбу, который пах так же, как Иннокентий Палыч из его сна.
Поправившись, Алеша в первый же день по возвращении из школы наткнулся на Иннокентия Палыча. Он стоял, облокотившись о черную чугунную ограду около Патриаршего пруда, и смотрел куда-то вдаль. Была отвратительная погода, как говорила бабушка, но все равно Алеше она нравилась, потому что навевала какую-то сонную и неземную мечтательность. Иннокентий Палыч не узнал Алешу – так он был закутан заботливой мамой под чутким руководством Анастасии Сергеевны.
– Иннокентий Палыч!, – звонко позвал он, – это я, Алеша, помните?
Фигура у пруда пришла в движение, резко дернулась, словно очнулась от глубокого сна. Алеша немного напугался и даже пожалел, что окликнул его. Но через мгновение лицо расплылось в знакомой улыбке. – А, вот кто это, оказывается! Тебя прямо не узнать! Кто это тебя так закутал? Бабушка?
Алеша сам не помнил, как послушно пошел за Иннокентием Палычем по каким-то улицам; все они терялись в сплошном мороке, в тумане его веселой болтовни. Никогда в жизни Алеша не чувствовал себя так хорошо. Он забыл про непогоду и свой дом, в который совсем не хотелось идти. Они заходили в странные места, где горел приглушенный свет, стояли столики, накрытые красно-черными скатертями с грязно-белой бахромой. В этих заведениях с Иннокентием Палычем все обходились подчеркнуто вежливо, даже льстиво, словно он был их покровителем. По крайней мере, его здесь явно знали и уважали. Алеше везде перепадала какая-нибудь диковинная сладость с не менее чудным названием. Он не замечал, как давно стемнело, а все смотрел, улыбаясь, на Иннокентия Палыча и его друзей, и на гипнотизирующую красную жидкость в фужере, которая сверкала прекрасной и хрупкой тайной и пахла гораздо лучше спирта. Ему дали попробовать маленький глоточек, и голова приятно закружилась. Алеша думал, что вот-вот упадет. Но он не падал, а лишь все глубже погружался в сон наяву.
– Мальчик мой, нам ведь давно с тобой пора, – озабоченный голос Иннокентия Палыча ворвался в идиллию и мигом ее разрушил.
– Ой, что нам с тобой за это будет, – испуганно прибавил он, когда они подходили к Алешиному дому. Алеша расстроился от этих слов, но Иннокентий Палыч успокоил его своей улыбкой и взял под локоть.
И правда, все получилось так, как он предсказывал. У дома они встретили бабушку, маму и папу с каменными лицами, как у тех статуй, что Алеша когда-то видел на экскурсии в каком-то музее. Папа кинулся к Иннокентию Палычу, Алеша услышал звук удара и падения тела – это его спутник повалился на землю, словно тяжелый мешок.
– Не смей его трогать, изверг, – вдруг услышал свой голос Алеша. Отец замахнулся было и на него, но мать обхватила сына и зашипела, как гусыня:
– Хватит уже кулаками махать!
Подбежала бабушка, грозно и строго спросила:
– Алеша, что он с тобой делал?
Ее голос заглушила сирена милиции, и вскоре сама машина подъехала к ним, светя фарами в снежной темноте. Милиционеры поговорили с бабушкой, потом погрузили все еще не очнувшегося Иннокентия Палыча на заднее сиденье УАЗа и уехали.
Прошло двадцать пять лет. Бабушка умерла, СССР распался, квартиру на Патриарших Алешина семья продала и на вырученные деньги купила две «двушки» в Свиблово и Алтуфьево. В одной стала жить Вера с мужем и дочкой, в другой – папа, мама и Алеша, который писал стихи и рисовал причудливые картины. Ни то, ни другое дохода почти не приносило, скорее, вовлекало семью в лишние расходы. К тому же Алеша стал спиваться. А когда спился окончательно, родители стали прогонять его к «его дружкам». Хотя никаких «дружков», собутыльников у Алеши не было. Жил он нелюдимо, тихим девственником, и пил тоже один. За эту тихость и беззащитность родители Алешу просто возненавидели. Они, будучи по натуре людьми деятельными и страстными, просто физически не могли жить с таким человеком.