Кроме того, смерть — граница надежд и мечтаний, но так же и граница страданий и лишений. Наконец смерть обладает одновременно “отталкивающим” и “притягивающим” полюсами. Помните, как у Пушкина: “Есть упоение в бою / У бездны мрачной на краю,/ Все, все, что гибелью грозит / Для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья”. Фрейд писал, что “рядом с инстинктом жизни и продолжения рода всегда стоит влечение к смерти”.
Можно, конечно, избегать мыслей о смерти или строить различные философские конструкции типа эпикуровского “Пока мы живы, смерти нет, когда смерть пришла — нас нет, и, таким образом, смерть не имеет к нам никакого отношения”. Но это не может принести желанных плодов, в том числе избавить человека от страха перед смертью. Только изменив отношение к ней, можно достичь того, что в философии называется условием свободы.
Смерть, конечно, большое несчастье, но все же не самое большее, если выбирать между ней и физическим бессмертием.
Сэр Стоппард, английский писатель и драматург
Когда я говорю об изменении отношения к смерти, я имею в виду осознание того, что, во-первых, смерть — это вовсе не безвозвратный конец нашего бытия, а просто переход к новой жизни, и, во-вторых, то, что наша жизнь не ограничивается только ее теперешним сроком. Она лишь один из кратких элементов множества прошлых и будущих наших жизней.
Но так ли привлекательна свобода, достигнутая через страдания, связанные с затуханием земной жизни? Я бы ответил, хотя это и может вызвать возражения, что без страдания вообще нельзя прийти к любой свободе и страдание — тоже необходимый элемент опыта и эволюции Духа. Тема страдания в контексте совершенствования Духа человека — одна из центральных в эзотерическом представлении его эволюции в процессе круговорота “рождений-и-смертей”. Согласно этому представлению, у высших животных, каким является человек, инстинкты выражены слабее, чем у низших, поэтому они значительно чаще нуждаются в соответствующем опыте, тренирующим инстинкт, чтобы он мог безошибочно руководить их поведением. Разум человека должен научиться сравнивать и находить ту цепь причинности, которая связывает каждое его действие с его последствиями. На этом пути неизбежны мучительные ошибки, и у человека с каждой новой жизнью постепенно вырастает знание законов природы и нравственности, нарушение которых чревато страданием. Это познание происходит очень медленно, и требуется много жизней, чтобы закончить его.
Тибетцы говорят, что страдание — это “метла, что сметает всю нашу отрицательную карму”.
Тема страдания, как составляющей человеческого бытия, разрабатывалась многими философами (А. Шопенгауэр, Б. Паскаль, С. Кьеркегор и др.). Двое последних, в частности, считают страдания человека ценностями, свидетельствующими об эмоциональной полноте его бытия. Тема эта присутствует также в русской религиозной философии и литературе. В частности, Лев Толстой писал о том, что богатство личности проявляется на пути к смерти и путь этот всегда сопровождается страданиями. Современная христианская биоэтика считает страдания одним из средств очищения души. Вообще, понятие “комфортной смерти” чуждо христианской религиозной биоэтике. Современный философ Л. Красавин провозглашает страдание причастием мира и отвергает взгляды, согласно которым отсутствие страдания есть благо.
“Мы постоянно живем под угрозой смерти, как светильники на ветру”, — писал в своем стихотворении “Жемчужное ожерелье” легендарный индийский философ и поэт Нагарджуна (II–III век). Эти строки не очень оптимистичны, но сам образ весьма точен.
“Memento mori” — великое слово, — размышлял Лев Толстой. — Если бы мы помнили то, что мы умрем, вся жизнь наша получила бы совсем другое назначение. Человек, зная, что он умрет через полчаса, не будет делать ни пустого, ни глупого, ни, главное, дурного в эти полчаса. Но полвека, которые, может быть, отделяют тебя от смерти, разве не то же, что полчаса? Перед смертью и перед настоящим временем — нет”.
Мы очень редко осознаем эту мысль и еще реже ценим такую малость, как мгновения нашей жизни. Однако они, эти мгновения, незаметно спрессовываются в часы, дни, месяцы и годы, и потом, стоя перед чертой, мы, возможно, будем упрекать себя за то, что “думали о секундах свысока”. То, что день и час смерти заранее неизвестны и всегда нужно быть готовым к этому неотвратимому посетителю, создает понятные жизненные неудобства, но имеет и положительные стороны. Как говорил Дж. Голсуорси: “Без элемента неизвестности жизненная игра теряет смысл”. Ведь только интуитивное ощущение “смерти за плечами” заставляет человека торопиться закончить начатое. Бессмертие же, лишенное этого катализатора, характеризовалось бы бесконечно меньшей интенсивностью жизненных свершений. Нам необходим кнут!