“…острое чувство быстротечности жизни и ее драгоценности… большой жизненный энтузиазм, повышение восприимчивости и отзывчивости к непосредственному окружению, способность жить и наслаждаться настоящим моментом, большое осознание жизни — самой жизни и жизни живых существ и стремление радоваться ей, пока не поздно”.
Абдул Хусейн и Сеймур Тозман, врачи камер смертников, в своем клиническом сообщении (цит. по И. Ялому) описывают истории троих приговоренных, которым в последний момент было отсрочено исполнение приговоров. Врачи отмечают у каждого “разительное изменение жизненных позиций”, которое сохранялось на протяжение нескольких месяцев, пока они могли их наблюдать.
Очень достоверно подобная ситуация описана у Толстого в “Войне и мире”, когда Пьер Безухов, ищущий и не находящий смысла жизни, попадает в плен к французам и приговаривается к расстрелу. Шестой в очереди смертников, он смотрит, как казнят пятерых и готовится к неминуемой смерти, но в последний момент приговор отменяется. Этот опыт преображает Пьера, и он в дальнейшем проживает свою жизнь наполнено и горячо, целиком отдавая себя в отношениях с другими людьми и обретенной им цели своего существования.
В принципе, эти переживания сходны с ощущениями, которые переживают люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, а также люди, находившиеся в терминальной фазе своей болезни. Так, Ирвин Ялом, многие годы проработавший с больными раком на терминальной стадии, всегда поражался тому, что многие из них используют эту кризисную ситуацию как стимул к “личностному росту”. Характерные признаки этой психологической трансформации выражались в следующем:
— изменении жизненных приоритетов, уменьшении значения жизненных тривиальностей;
— появлении чувства освобожденное™: появление способности сознательно не делать то, чего не хочешь;
— обостренном переживании жизни в настоящем, вместо откладывания ее до какой-то точки будущего; — переживании природных явлений: смены времен года, перемены ветра, опадания листьев и т. д., как высоко значимых явлений; более глубоком контакте с близкими; уменьшении различных страхов, большей готовности к риску.
Очень детально незадолго до своей смерти описал происшедшие с ним субъективные перемены сенатор Ричард Нойбергер:
“Во мне произошло изменение, которое, я уверен, необратимо. Престиж, политический успех, финансовый статус — все это вдруг утратило свою значимость. В первые часы после того, как я понял, что у меня рак, я не разу не подумал о моем месте в Сенате, о моем банковском счете или судьбе свободного мира… С тех пор, как был поставлен диагноз, мы с женой ни разу не поссорились…
С другой стороны, я вновь стал ценить возможности, которые прежде воспринимал как само собой разумеющиеся: позавтракать с другом, почесать ушки Маффету и послушать, как он мурлычет, побыть в обществе жены, вечером под мягким светом ночника почитать книгу или журнал, обшарить холодильник в поисках стакана апельсинового сока или ломтика кофейного торта. Мне кажется, я впервые по-настоящему наслаждаюсь жизнью”.
Ялом приводит историю пациентки, которая вследствие болезни почек была очень близка к смерти. После длительного диализа и успешной трансплантации почки она вернулась к жизни и позже так описала перемены, произошедшие с ней после:
“Честно говоря, я могу сказать о себе лишь одно: я чувствую себя человеком, прожившим две жизни. Я могу даже назвать это первой и второй Кэти. Первая Кэти умерла во время диализа. Должна была появиться вторая Кэти — Кэти, родившаяся из смерти. Первая Кэти была легкомысленное дитя. Она жила одной минутой. Она вечно жаловалась на холодную пищу в кафетерии, на занудность лекций по уходу за хирургическими больными, на несправедливость своих родителей. Ее жизненной целью было повеселиться в уик-энд. Она жила исключительно пустяками. Вторая Кэти — это я сейчас. Я влюблена в жизнь. Посмотрите, как прекрасно небо! Как великолепна его голубизна! Я иду в сад, и каждый цветок сияет такими потрясающими красками, что я ошеломлена его красотой… Уверена в одном: останься я первой Кэти, я бы играла в свои игрушки до самого конца, так и не узнав подлинную радость жизни. Чтобы начать жить, я должна была увидеть смерть глаза в глаза. Мне нужно было умереть для того, чтобы жить”
В другом исследовании Ялома участвовали семьдесят пациенток, у которых был диагностирован метастатический рак груди в стадии, не поддающейся хирургическому или терапевтическому лечению. Все женщины во время исследования не находились в стационаре, никто из них не потерял трудоспособности и не имел значительных физических болей. Им было предложено ответить на 17 вопросов, оценив ответ по пятибалльной шкале от “практически никогда” до “всегда” и отнеся эти оценки на периоды до и после постановки диагноза. Не ставя своей целью анализировать полученные ответы, укажу только на показательный и удивительный факт: восемнадцать пациенток против восьми сообщили об увеличении числа “моментов глубокой умиротворенности”. И это при раке на терминальной стадии!