Майкл видел в этом лесу огромных оленей, а один раз в реке плыл кто-то, шлепая хвостом по воде, — возможно, бобр. Ну и, конечно, волки. Они были темными, эти волки, гораздо чернее волков на картинках в книгах о животных, и черепа у них были крупнее, тела костлявее, а ноги — будто скреплены из длинных палок. Сложены для быстроты, как борзые. Он наблюдал за ними с деревьев, окурившись древесным дымом, чтобы заглушить свой запах. Этому научил его Муллан. Их было около десятка, то больше, то меньше, и чаще всего они двигались с юга на север, переплывали речку, словно даже не заметив ее, и кружили по подлеску, точно отыскивая след. Один раз он увидел их в полях под верхним лугом — дальнюю стаю бегущих силуэтов, маленьких, как муравьи в угасающем свете дня. Майкл никак не мог понять, откуда они явились и что делают здесь. Он знал, что последний волк на Британских островах был убит в Шотландии в восемнадцатом веке. В полях больше не водилось зверей, которых нужно бояться, и в Ирландии в любом случае не осталось лесных дебрей. Эта загадка завораживала его.
Но в этот вечер волков не было. Он слышал реку — вздувшуюся, стремительно несущуюся между берегов. Подлесок умирал в предчувствии зимы, и земля между деревьями почти обнажилась. Глину усыпали листья, холодные и мокрые.
Остановил его звук голосов.
Он встал на четвереньки, ощутил под коленями холодную землю и увидел на том берегу проблески желтого света. Костер. Он начал продвигаться вперед, зная, кто там. Ему было страшно, но любопытство брало верх, и злость после стычки с тетей Рейчел еще не улеглась.
Они были в котловине на западном берегу реки. Он различал их силуэты, скорченные перед костром. Их спины. Уже так стемнело, что блеск огня его слепил. Он прищурил глаза и пополз вперед, почувствовал, как его рука погрузилась в ил, а затем в леденящую речную воду. Вокруг высоко в небо поднимались деревья, с них, постукивая и шурша, сыпались дождевые капли. Его засасывало то, что он видел и слышал. И еще запах — он чуял их — тот же запах, что и прежде, и он вновь на секунду превратился в перепуганного ребенка, и застыл по лодыжку в бурлящей реке, вдыхая их душный запах. Но ему почти исполнилось тринадцать, умудренные тринадцать, сильные тринадцать, и в нем почти шесть футов, и он весь подобран, как кошка. Он был непобедимо юн, а к тому же упрям как осел. И он пошел через реку вброд.
Дождь усилился, струйки затекали ему за шиворот, плечи намокли. Костер вспыхнул ярче — кто-то подбросил в него хвороста. Облизанные дождем фигуры заблестели, запах стал гуще. Мокрые тела, немытые, в лесной грязи. Голоса внезапно смолкли, и он с ужасом подумал, что они его заметили, но раздался стон, хриплый крик боли, и разговор возобновился. Если это был разговор. Звучал он, как ворчание раздраженных собак.
До них оставалось едва двадцать футов, когда он остановился, не слишком доверяя своей лесной сноровке. Среди черноты мокрых деревьев их костер образовывал маленький шатер желтого света, и падающие дождевые капли вдруг вспыхивали точно искры, сыплющиеся с какой-то небесной наковальни. Четверо лисьих людей сидели вокруг огня. Маски превращали их в остроухие тени, глазницы выглядели странно безжизненными. Они кутались в густые меха. «Медвежьи шкуры?» — прикинул Майкл. Нет, шерсть не такая густая. Он снова вгляделся. Волк! Они носили волчьи шкуры, и жесткая торчащая шерсть загривков под их шеями создавала впечатление, что они горбаты.
Он видел краску на их лицах, бледных, точно известка. Белые дуги у глаз, в нос и вокруг рта втерт какой-то темный пигмент. Под волчьим мехом были другие шкуры. Наверное, лисьи. Ему показалось, что в отблеске пламени мелькнул кончик рыжего пушистого хвоста. Ремни из сыромятной кожи и пращи, грубо сшитые сумки на поясах (в большинстве пустые), а рядом с ними на мокрых листьях лежали копья и ножи — одни из грубо оббитых кремней, другие зеленоватые и гладкие, возможно, бронзовые.
Лисьи люди замолкли. Они ничего не жарили на костре, хотя над ним был сооружен примитивный вертел, а возле огня подсыхала большая куча хвороста. Вид у них был совсем измученный и унылый. А один поигрывал кремневым ножом так, словно собирался полоснуть себя по горлу.
Внимание Майкла привлекло какое-то движение на границе света, отбрасываемого костром. Что-то ворочалось там на разбухшей от влаги земле, и он снова услышал тот же мучительный стон. Там лежал человек, пришпиленный к земле, точно насекомое. Его руки тщетно рвались из уз. Это был лисий человек, распятый между колышками, почти касаясь щекой валяющегося рядом его головного убора. На обнаженной груди поблескивало широкое пятно какой-то вязкой жидкости, и Майкл заметил, что из глубокой раны в боку при каждом его судорожном движении выплескивается темная пузырящаяся струя. Желудок Майкла медленно всколыхнулся, и он сглотнул рвоту, почувствовал, как она обожгла ему горло.
Вдали одиноко и тоскливо завыл волк. Лисьи люди встрепенулись, посмотрели сквозь деревья на клубящееся небо. Уже воцарился полный мрак. Хотя было почти полнолуние, лунный свет нигде не пробивался сквозь тучи.
Наконец они, казалось, пришли к общему безмолвному решению. Встали, взяли оружие и пошли туда, где на земле извивался их товарищ. Один вытащил из костра плюющий огнем сук, и у подножия деревьев заплясали причудливые тени. Они остановились над связанным, словно в ожидании.
Тот гортанно зарычал, и Майкл вздрогнул. А потом подобрался поближе.
Видно, ему было плохо. Человек на земле бился и дергал свои узы, а рычание становилось громче. Один из лисьих попятился, словно от ужаса. Майкл смотрел и не верил своим глазам.
Человек на земле изменялся, темнел, вытягивался. Он обрастал черной густой шерстью с быстротой, с какой пар осаживается на стекло, его туловище изгибалось, руки сгибались в несуществующих суставах, рычание перешло в лающий рев разъяренного зверя. Майкл увидел, как меняется его лицо — вытягивается в морду, уши растут. Блеснули неимоверно длинные зубы. Голова металась из стороны в сторону, в глазах вспыхнули два желтых огня.
— Господи! — прошептал Майкл.
Перед ним был уже не человек, а какой-то огромный уродливый зверь, с грудью бочкой, длинными конечностями и весь в черной шерсти. Одна рука… теперь уже лапа — высвободилась…
И в грудь чудовища с невероятной силой вонзилось копье, пригвоздив его к земле. Человек-зверь завизжал, и в лесу вокруг уши Майкла уловили вой — уже не одного волка, а нескольких, — вой, полный безнадежности и отчаяния.
Но чудовище на земле слабело. В его еще живое тело вонзались другие копья: По нескольку раз. Огромная голова перестала дергаться, глаза потускнели.
Лисьи люди тут же встали вокруг на колени и принялись кромсать его ножами. Майклу почудилось, что кто-то из них плачет, но шум дождя в лесу мешал расслышать точно. Сам он промок до костей, но не замечал этого. Все его внимание поглощала гнусная сцена на краю светлого круга.
Они поднялись на ноги. Один держал обеими руками скользкий дымящийся бесформенный комок. Потом они вернулись к огню, а на земле остался лежать выпотрошенный труп. Комок мяса в два кулака величиной был надет на вертел, и кровь с шипением капала в огонь. Люди облизали пальцы и снова скорчились у огня. Двое спрятали лицо в ладонях. И все тонко застонали. Тихое стенание, полное горести. Они следили, как сердце чудовища обугливается над огнем, и поворачивали его липкими от крови ножами. Они были вымазаны кровью, пропитались ею, краска на грязных лицах расплылась потеками.
Едва мясо опалилось, как они принялись отрезать от него куски и съедать, поднимая ломти к спрятанному за деревьями небу торжественным жестом, и лишь затем откусывали. Они съели все сердце, вытряхивая комочки запекшейся крови, дергая головой, чтобы оторвать кусок. А когда кончили, один достал из-под мехов пузатый бурдюк, отпил из него и пустил вкруговую. Майкл даже с такого расстояния почувствовал запах спиртного, крепкого, легко воспламеняющегося. Каждый сделал по глубокому глотку, потом они утерли липкие лица, и двое направились к трупу и принялись свежевать его и разделывать, будто телячью тушу. Раздался скрип кремня по кости, резкий треск, и жуткая голова откатилась в сторону — на миг блеснули клыки.