Вот так текло время — незаметно, ничем не отмечаемое. Он потерял счет месяцам, но его не оставляло ощущение дисгармонии, чего-то полузабытого в дальнем уголке сознания, и оно все усиливалось по мере того, как таял снег, а в лесу набухали почки, и зазвучало птичье пенье. Надо ехать дальше. Достигнуть самого сердца Дикого Леса. Он по-прежнему верил, что Роза, его тетка, где-то в этом мире. Может быть, в замке Всадника, о котором упомянул Меркади. Поиски звали его.
Мужчины племени собрались в самом большом жилище обсудить весеннюю кочевку. Внутри было тесно, душно от запаха немытых тел и дыма. От людей веяло теплом, как от желтого огня — единственного освещения там.
Котт сидела, тесно прижатая к боку Майкла. Молодые люди, вернее сказать, мальчишки, жались у стен, так как им не хватило места сесть, и нагибали головы, чтобы не стукнуться о потолок. С него сыпались кусочки глины и коры: с весной проснулись мыши. Это, сказал Рингбон, доброе предзнаменование. Оно сулит хорошую весну и плодоносное лето.
Мужчины совсем исхудали. Отблески огня превращали их лица в черепа — глаза запали в черные провалы, скулы торчали. Зима выдалась не очень суровой, но в такой близости от сердца природы в темную половину года страдает все живое. Когда-то зима для Майкла была игрой в снежки, катанием на санках, возвращением из темноты к горячему какао и топящемуся камину. Теперь было другое: он ощущал зиму в своих костях, в рисунке ребер, выпирающих из-под кожи. Он видел ее в осунувшемся лице Котт. Зима была испытанием, ставила задачу выжить. По меньшей мере трое из очень старых и очень юных испытания не выдержали. Так был устроен этот мир.
Обсуждение велось абсолютно демократически. Мужчины знали, что Рингбон лучше всех знает, где могут оказаться рыцари, и что они задумают, когда сойдет снег. Семуин был самым лучшим охотником, знал все звериные тропы и держал в голове пути оленьих стад. А старый Ире знал, какие места надо обходить стороной, потому что они священны для вирим. И какие дары следует подносить древесному народу, чтобы благополучно проходить их заставы и пределы, хотя присутствие Котт его как будто сердило — ведь все это она, возможно, знала лучше, чем он.
Никто никому не отдавал распоряжений. Все облекалось в форму предложений, которые принимались или отвергались. Но по мере того, как наиболее знающие высказывали свое мнение, остальные начинали соглашаться. Рыцари отправятся большим отрядом на поиски тех, кто разорил деревню; весной лисьим людям нельзя будет торговать с соседними селениями, и им следует отправиться на юг в пустые леса, изобилующие дичью, хотя они и лежат ближе в Волчьему Краю. Туда рыцари за ними не последуют.
Кое-кто из молодых, явно гордясь собой, заявили, что не желают бежать от рыцарей: они победят их в любом бою, когда захотят, и уж тем более с помощью огненной палки Пришельца Издалека.
Наступила тишина — старшие молчали. Утвичтан — Пришелец Издалека — так они называли Майкла, а Котт называли Теовинн, Древесная Дева.
Это имя ее очень радовало.
Негоже втягивать Пришельца в ссору, которая касается только их самих, сказал Рингбон. Рано или поздно Пришелец пойдет своим путем, и ему совсем не нужно, чтобы его преследовала свора рыцарей. Он теперь совсем не похож на мальчишку, который сразил рыцарей осенью, и они его не тронут. Лучше оставить все так.
Рингбон посмотрел в глаза Майкла по ту сторону огня, и Майкл понял, что по мнению лисьего человека, он не останется с племенем еще на зиму и что тот никак не хочет стеснять его волю.
— Я пойду на юг с племенем, — сказал Майкл, подумав, что его путь в любом случае лежит туда, а ехать с одной только Котт ему не хотелось. Он чувствовал себя в этом краю совсем ребенком и знал, что ему необходимо научиться еще многому.
И в полутьме он чувствовал на себе ее взгляд. Она стиснула его плечо под толстой шкурой.
— Ты рад отправиться на юг?
Он не сумел ответить ей.
— Никто не приходит в Волчий Край и не покидает его, кроме тех, кого приводит и уводит Всадник, — сказала она, словно читая его мысли. — Даже вирим не ходят туда. А его замок, быть может, лишь сказка, легенда. Этого не знает никто.
— Он там. Я знаю.
— Откуда?
— В волшебных сказках всегда есть заколдованный замок, — улыбнулся он.
— Дурень! — но ее пальцы не разжались, и она положила прелестную головку ему на плечо.
И они двинулись на юг через тающие сугробы под мелодию бегущей воды. Шестьдесят душ пробирались по воскресающему лесу, неся на себе все свое имущество, самые свои жилища. Что-то было приторочено на спинах двух лошадей — исхудалых, со свалявшейся длинной шерстью, с костями, выпирающими из-под кожи холмистым рельефом голода.
Мужчины шли далеко впереди, сзади и по сторонам, чтобы заранее обнаружить врага. Они, мелькая среди деревьев, напоминали больших обезьян, разгуливающих на задних лапах, — туловища закутаны в меха и шкуры, на головах дикарские лисьи маски. Они припадали к земле, отправляясь в разведку, сливаясь с черными древесными словами, а когда за деревьями раздавался их птичий щебет, растянувшаяся толпа женщин, детей и стариков застывала на месте и терпеливо ждала нового сигнала. А Котт что-то нашептывала Мечте и серому, чтобы они не двигались. И только из ноздрей у них вырывались облачка пара.
Так проходили дни, а лес мало-помалу изменялся. Он выглядел гуще, темнее, а среди деревьев преобладали тисы, ели, остролист и сосны, с березой на более высоких холмах. Но погода становилась теплее, и они могли сбросить кишащие насекомыми меха, а Котт вымылась в озерке, хотя и взвизгивала от холода. Племя остановилось возле него на ночлег и ужинало вокруг костров копченой олениной, а патруль из молодых людей обходил лес вокруг, высматривая опасных зверей.
Но лес казался безжизненным: даже птицы попадались лишь изредка. И уже раздавался ропот: разумно ли было забираться в ту часть леса, где почти нет дичи.
Среди ночи Майкл внезапно проснулся и увидел над собой звезды и черные ветви деревьев. Котт прижималась к нему, а от ближайшего костра остались лишь тлеющие угли. Темные бесформенные фигуры лежали вокруг других догорающих костров. Холод был пронзительным, а его мысли — четкими-и острыми, как осколок кремня.
Что его разбудило?
Он осторожно выбрался из-под медвежьей шкуры. Котт что-то сонно пробормотала, лишившись источника тепла. Он поцеловал ее ухо и выпрямился, нащупывая в темноте кинжал.
Что-то там? Но дозорные заметили бы. Он выбрался за пределы лагеря, кивнув по дороге воину, который привалился к комлю дерева темным бугром.
— Тайм мэ, Утвичтан. Элмид на ситан, — и часовой махнул копьем: проходи.
Он аккуратно ступал по хрустящей инеем опавшей хвое и вытащил кинжал, жалея, что не взял меч. Железо тут могло оказаться лучше бронзы.
Ничего. Он отошел шагов на сто пятьдесят от костров, вокруг стоял смоляной мрак, вверху безмолвно мерцали звезды, его дыхание обволакивало лицо еле заметной белесой дымкой.
Глупость какая! Зачем было оставлять теплую близость Котт? Холод впивался в его мочевой пузырь, и он помочился на ствол ближайшего дерева. В тишине громко застучали капли, поднимался пар.
И тут он увидел его — силуэт на фоне более светлого куста. Уши в темноте высокие и острые, точно рога, два вспыхнувших огонька — его глаза.
Он бесшумно шагнул вперед, и в слабом свете звезд различил длинную морду, зубастую пасть, костный гребень над глазами и шерсть, плотно прилегающую к огромной голове. На шее до широкой груди свисала складка кожи. Он внушал впечатление поджарой массивности, черноты, возникающей из деревьев. И тут зловещие глаза уставились на Майкла, сузившись в две горящие точки.