В первые дни у них все шло гладко. Они видели злые огни, но не обращали на них внимания, и разбивали для ночлега укрепленный лагерь, что в лесной чаще не так-то легко. Но затем начались беды. Скот и овцы норовили разбежаться, и часть пропала. Люди, рискнувшие выйти ночью за пределы лагеря, не вернулись. Два посланных за ними рыцаря тоже не вернулись.
Тогда они начали соблюдать больше осторожности. Им пришлось забивать скот, чтобы есть, — дичи не попадалось вовсе, а отправиться на охоту подальше они не могли. Волки следовали за ними большими стаями, и братьям пришлось стоять по ночам на страже, чтобы отгонять зверей, и они все больше уставали, а необходимость все время быть начеку подтачивала их стойкость и спокойствие духа.
Они уже заметно углубились в Волчий Край и все чаще видели зверей, им совсем незнакомых. Тролли крались по их следам, с древесных ветвей за ними подглядывали гоблины. Простой люд начал роптать на братьев, говоря, что их затея не имеет смысла, что за деревьями нет ничего, кроме смерти. Некоторые потребовали повернуть назад, но Епископ и старший рыцарь усмирили их. Однако ночью многие ушли, перетянув на свою сторону трех братьев и горстку рыцарей. Они вломились в деревья, уповая вернуться тем же путем и добраться до лесов человеческих. Не добрался туда никто.
Шли недели, и на каждую утреннюю мессу сходилось все меньше молящихся. Когда их осталась сотня. Епископ решил, что разумнее повернуть обратно, и решение его было встречено общей радостью. Только в ту же ночь их лагерь окутался густым туманом. Одни впали в панику и убежали в лес. Других зарубили рыцари, когда они бросились грабить припасы. И сами братья поддались страху, а он подточил их силу. Звери проникли в лагерь, где люди метались, оставшись без пастырей. Только несколько братьев сохранили твердость веры, и вокруг них сплотились самые мужественные рыцари и простолюдины. К утру в живых их осталось не больше двадцати, и сам Епископ погиб. Лагерь был опустошен, залит кровью, всюду валялись разбросанные запасы и убитые животные, но нигде не было видно ни единого человеческого трупа.
Что произошло потом — неясно. Вера уцелевших была крепка, и между ними не возникали раздоры. Вирим оставили их на милость гримирч, но до меня доходили слухи, что этот маленький отряд направился на юг в поисках места, где деревья кончаются, и над ними вновь распахнется открытое небо. Кое-кто из наших утверждает, что это им удалось, что гоблины потеряли их след в самой глухой части леса, и они в конце концов добрались до Гор На Краю Света. Но это более предположение. Вполне возможно, что их кости тлеют на прогалинах, куда даже гоблины не заглядывают. Или же их забрал Всадник. То же самое произошло и со вторым отрядом, который вели три брата. Волчий Край поглотил их всех.
— Ты говоришь так, словно сам был там, — заметил Майкл, вглядываясь в лицо Меркади.
Тот испустил опасный дребезжащий смешок.
— Вирим и правда помогали гоблинам, волкам, человековолкам. Мы же как-никак дети одного отца.
Наступило молчание. Двармо шагнул к костру, поднял пухлый бурдюк, который оставили им люди Рингбона, и приложился к нему, делая огромные глотки и причмокивая толстыми губами, из-под которых торчали клыки. По его лицу разлилось блаженство.
— Теперь ты знаешь, навстречу чему идешь, Нездешний. Чему ты обрекаешь нашу сестру, — негромко сказал Меркади.
— Они следят за нами, — добавил Двармо. — И давно напали бы на нас, да только боятся вирогня.
Майкл поднялся, охнув от боли в бедре, и обнажил меч. Однако за кругом света он увидел только переплетение древесных ветвей и темную стену стволов. Заухала сова и где-то скрипуче закричал фазан. Майкл словно бы вернулся в лес у фермы, только деревья там были пониже. Тут его окружали могучие великаны со стволами шире его роста. Он вложил меч в ножны и рассеянно погладил морду Мечты. Лошадей привязали поближе к костру, и они вели себя очень спокойно, если вспомнить безумие предыдущей ночи.
— Я все равно пойду. Даже один.
— Один ты не пойдешь, — мрачно сказала Котт и хмуро уставилась на лес.
— Да будет так! — Меркади сплюнул в костер.
Раздалось шипение не по величине его плевка. Пламя резко затрещало.
Майкл стремительно обернулся.
— Что ты затеваешь?
— Пытаюсь охранить ваши шкуры, насколько хватает моей силы. Вирогонь, Майкл Фей. Мой дар тебе.
Пламя взметнулось выше, доставая ему до пояса, до плеч — и вот уже заколебалось у него над головой узкой огненной спиралью. Быстро менявшей цвет. Она стала голубой, затем зеленой, и их лица внезапно омыл мерцающий подводный свет, того же оттенка, что и пламя, пожравшее гоблинов.
— Вирогонь, — повторил Меркади. — Милость леса, дарованная вирим. Сок земли, претворенный в свет.
Он наклонился вперед, и языки пламени погладили его треугольное лицо, взбежали по всклокоченным волосам, лизнули глаза. Их изумрудный цвет был почти таким же, как цвет пламени. Несколько секунд казалось, будто оно вливается в его глаза и выливается из них вращающимися слезами. Затем Меркади сделал глубокий вдох, его птичья грудь неимоверно расширилась, и пламя втянулось в его открытый рот, влилось ему в глотку, точно вода. Огонь костра вновь стал оранжево-желтым, но Меркади раздулся так, что, казалось, вот-вот лопнет. Он шагнул к Котт и внезапно прижал черные кожистые губы к ее губам, Майкл вздрогнул, а Меркади словно бы подул. Котт рванулась, но пальцы, впивавшиеся ей в плечи, удержали ее, а на шею Майкла легла широкая тяжелая ладонь, мешая ему вскочить, и бас Двармо пророкотал над ним:
— Не бойся. Меркади оказывает вам великую честь, расщедрясь на такой дар. Сиди тихо.
Меркади отпустил Котт. Она чуть не упала навзничь, белки ее глаз были заведены кверху. Майкл судорожно дернулся, но не ему было тягаться силой с Двармо.
На его губы легли губы Меркади, сухие и легкие, как опавшие листья. У него возникло ощущение, будто в его рот врывается ураганный ветер, жаркий ветер, обжигающий ему глотку, как крепкое вино, которое разлилось по всем его нервам и жилкам, и ему почудилось, что он светится, точно неоновая вывеска, точно рождественская елка, обвешанная гирляндами лампочек. Оно взорвалось у него в мозгу, фейерверком пронизало каждую часть, каждый нейрон, каждую клетку — и озарило лес в его сознании. Он вырвался из жаркой тьмы сквозь камни, глину, почву — слой за слоем оставался позади, — а потом, уже медленнее, по клубкам корневой системы, вверх по древесным стволам, ощущая стремительную смену времен года, как дыхание ветра сквозь толстую кору. И вот — плещущие листья, где солнечное тепло согревает и бодрит его, а воздух бежит по жилам, точно кровь. И вот он брошен, скользит вниз, назад в почву, в глину, в камень под ней, чтобы начать с нового начала.
И на его лице — теплые желтые отблески костра, а груз у него на плече — рука Двармо, помешавшая ему упасть. Он посмотрел по сторонам: у костра развалился Меркади, ухмыляясь и храня серьезность в одно и то же время. Котт, по виду такая же ошеломленная, как и он сам, встряхивает головой, будто отгоняя назойливую муху.
— Что ты сделал? — спросил он Меркади и пошатнулся, потому что Двармо наконец отпустил его.
— Наградил тебя даром, который лесовики почуют за мили и мили. Вирогонь. Теперь вы можете сами им воспользоваться — ты и Катерина. Вместе, но только один раз. Лесовики будут принимать вас за вирим до тех пор, пока и если вы не воспользуетесь огнем. Когда он вас покинет, вы вновь обретете человеческую сущность, а люди тут считаются просто скотиной. Не забывайте этого.
— Как мы можем извергнуть его?
— Узнаешь, Нездешний, когда это будет по-настоящему нужно. Но помни, воспользоваться им можно только один раз.