Краем глаза он увидел Котт — черноволосую фурию, наносящую удар за ударом. Неньян, по бедра в мутной воде, отбивался толстым суком. Сутана была сорвана с одного плеча, из шеи била струйка крови. Тут тяжелое тело ударило Майкла в спину и опрокинуло его. Он погрузился в жидкое месиво, чувствуя, как зубы обдирают ему затылок, и Ульфберт выскользнул из его невольно разжавшихся пальцев. В рот ему хлынула вода, но он кое-как поднялся, скинув локтем зверя со спины. И тут же еще один впился ему в бедро, прямо в старую рану, нога у него подогнулась, и он вновь оказался под водой. Дыхание пузырьками вырвалось у него изо рта и ноздрей, а лицо погрузилось в жидкую грязь. Он все-таки встал, несмотря на толчки и удары тяжелых тел. На его запястье сомкнулись челюсти, но он вырвал руку, хотя зубы ободрали ее почти до кости. Он увидел, что Котт падает — ее нож разлетелся на тонкие пластины. Волки сомкнулись вокруг нее. Неньян дико закричал и упал, опрокинутый шестью волками. Майкла опять сбили с ног, он упал на колени, волк изготовился вцепиться ему в лицо, но каким-то чудом его пальцы прикоснулись под водой к мечу. Он стиснул его, ударил нападавшего волка в горло, а потом с бессвязным ревом описал им широкий полукруг, снес голову второму и отрубил ногу третьему. Остальные попятились.
— Котт!
Он ринулся вперед как безумный, рубя и коля, разгоняя атаковавшую ее стаю. Она почти лишилась сознания, ее лицо было залито кровью. Он ухватил ее за волосы, приподнял ее голову над водой, но тут на него навалилось утомление, кровоточащие раны подтачивали его силу. Там, где он в последний раз видел брата Неньяна, куча зверей терзала что-то, скрытое под водой. Взлетали коричневые лохмотья, какие-то бесформенные куски, а вода почернела от крови.
— Котт! Вирогонь!
В этом критическом положении Майкл ощущал его мерцание в своем сознании. Но запертым там. Казалось, он бьется внутри его черепа.
И снова волки. Майкл всхлипывал, отбиваясь от них. Котт мертвым грузом повисла на его раненой руке, другая рука с мечом отяжелела, плохо слушалась. Волки были беспощадны, бесстрашны, а позади тех, что окружали его, взлетали новые фонтаны брызг и грязи, из земли вырывались новые звери, чтобы тоже накинуться на него.
Вот, значит, как кончится эта повесть.
Этот мир не слишком приспособлен для счастливых концов.
Да уж. Но он будет драться до конца, и, когда умрет, его душа будет принадлежать ему.
Котт зашевелилась, пытаясь сесть. Он отбивался от врагов и не мог уделить ей ни единого взгляда, но почувствовал, как ее пальцы сжали его колено. Она старалась встать на ноги. Потом пальцы соскользнули в рваную рану на икре, и он закричал от боли, но ни на миг не опустил меча. Удар туда, удар сюда, все вокруг темнело и расплывалось. Волки были черными рычащими тенями, заслонявшими от него мир, а ветер без передышки хлестал его по голове, и он щурился от брызг.
Он чувствовал, как жизнь по каплям покидает его, скатывается в мутную воду, всасывается лесом.
«Я умираю», — подумал он.
Внезапно рядом очутилась Котт, поддерживая его. Из ее глаз рвался зеленый огонь, потоки изумрудов.
— Вирогонь, Майкл. Прибегни к нему! — и, чудо из чудес, она улыбнулась ему сквозь маску грязи и крови.
Вирогонь был тут, готовый, и ждал только его. Мир окутался зеленым блеском. Теперь огонь пылал и в его собственных глазах, выплескивался из его ран, точно зеленая фосфоресцирующая кровь. Вирогонь пел у него в жилах, поддерживал его. Он окружил их как ореол, как сфера, и внутри нее ветер стих, неумолчный рев ослабел. Волки, которых он задевал, вспыхивали, точно спички, и запах гари заполонил воздух. Волки выли от боли и падали в шипящую воду. Но зеленый огонь продолжал пылать, и озеро у ног Майкла превратилось в игру голубоватости и зеленых сполохов. Остальные волки пятились, но языки пламени разбегались по воде, словно и она горела, и догоняли их. Лизали им бока, заливали глаза и пасти, выжигали их. Они с визгом исчезли из виду.
Вирогонь разливался между древесными стволами, преобразился в водоворот света, в смерч, все выше взметывавший воду. Котт и Майкл оказались в глазу бури. Они смотрели, как гнутся и ломаются деревья, увидели, как истерзанный труп брата Неньяна пронесся по воздуху, словно рваный мешок, почувствовали, как отступает вода, засасываемая смерчем. Она превратилась в кружащую, светящуюся стену вокруг них, а лошади шарахались, натыкались на стволы, и замученный воздух был полон брызг. Затем их ошеломила могучая судорога энергии, от которой содрогнулся лес. Вода прокатилась волнами во все стороны, опрокидывая ближайшие деревья, вырывая с корнями из земли, швыряя массивные стволы высоко в воздух. Майкл и Котт были сбиты с ног и лежали, прижимая головы к разжиженной земле, крепко обнимая друг друга. На них налетел буйный ветер и проволок по грязи футов десять, но тут Майкл вогнал меч в землю, и они удержались за него. И продолжали цепляться за этот железный костыль, вбитый в сердце мира, и им чудилось, что лес стонет. Крутящийся сук ударил Майкла по локтю, и сразу онемевшая рука соскользнула с рукоятки, но Котт зажала его коленями, ухватилась за лезвие, порезав пальцы до костей, и капли ее крови окропили лицо Майкла. И даже в такую минуту он осознал, что железо ее не оттолкнуло. Вирогонь покинул ее тело, и она вновь принадлежала ему.
Затем ветер начал затихать, нота за нотой понижая свой вой. Деревья перестали хлестать ветками из стороны в сторону, как безумные, и уже просто покачивались. Вирогонь истощился. Майкл оторвал лицо от земли и увидел вокруг опустошение и хаос. В воздухе еще кружили листья и мелкие ветки, но ураган кончился. И можно было снова дышать.
Котт тихонько застонала, и он повернул ее в своих объятиях, увидел глубокую царапину на ее лбу, порезанные пальцы, рваную рану на плече, почти обнажившую ключицу. Но глаза у нее были открыты, и они были человеческими, теплыми и зелеными, полными слез.
— Мы живы, — сказал он тихонько. — Мы выдержали.
И она улыбнулась ему.
Ветер уже превратился в легкий бриз, который ласково трепал их волосы, и в нем чувствовалось тепло, которого они не знали уже много недель. Ни треска ломающихся веток. Ни грохота падающих деревьев.
Он истекал кровью, а левая кисть казалась бесполезным придатком, но он почти не замечал этого. Ему чудилось, что он еще слышит стенания леса. Балдахин был разорван, деревья были повалены, точно кегли, вскинув в воздух черные щупальца корней. Но небо вверху было голубое и пустое, на них лились солнечные лучи, и над грязью уже курился парок. Весенний день, и до заката еще далеко. Он нежно обнял Котт, приподняв ее с холодной земли.
— Вставай. Мы сейчас же уйдем отсюда.
19
Грязь заскорузла на них, превратила волосы Котт в шипастый шлем, запеклась на рваных краях их ран. Они сидели у большого костра — на то, чтобы развести его, ушло почти два часа — и тщательно прижигали раскаленным до красна острием Ульфберта все раны, ранки и царапины на теле друг друга. Но каждый мучительный ожог вырывал у них лишь слабый стон. Боль стала такой же привычной, как потребность в сне.
Им нечего было есть, нечего пить. Котелок, в котором они кипятили воду, был приторочен к спине серого мерина и вместе с ним исчез в лесу.
Почему этот край назвал и Волчьим, когда в нем нет волков? Лес получил свое название от этих тварей, от зверей, которые выпрыгивали из земли. Деревянные волки, хранители Волчьего Края, воплощение враждебности деревьев.
Место схватки было в каких-нибудь ста ярдах от них — только на такое расстояние сумели они отойти. Здесь земля была посуше, так как вода отступила. Они лежали на тонком слое веток и мха, а вокруг них из древесных стволов рвались наружу лица погибших душ, зияли рты, разинутые в беззвучном крике. И там был Неньян. В надвигающихся сумерках раздался громкий треск — с соседнего комля отвалился пласт коры, и открылось его широкое лицо, заключенное в древесине. На шее вздувались жилы, точно он старался высвободиться из тисков дерева. Увидев его лицо, Котт закричала, но теперь они не обращали на него внимания. Хлопотливый священник разделил судьбу своих собратьев. Быть может, он обменивался с ними историями в каком-то замкнутом деревьями аду.