Оружие топим в болотце, и - сорок минут ночного бега. Командор ведет, Саша в центре, я замыкаю. Полная тишина. Где-то лают собаки - далеко. По тревоге слетаются полицейские патрули. Дороги перекрыты, по всему Кунцеву ловят неизвестную подозрительную машину. А мы уходим, мы, наверное, уже за кольцом оцепления. Собаки и сирены - где-то слева. Ночной бег. Все выверено до минут. Осталось мало. Все хорошо. В гараже множество следов. Пусть ищут, на двое суток это их отвлечет. Хороший пакет дез. Все выверено. Теперь шагом, шагом, лениво, нехотя... по две желатиновых виноградины на каждого - проглотили. Через пять минут от нас будет разить таким безумным перегаром... На обочине коллатерального шоссе номер четыре стоит наш "зоннабенд" без света в салоне и с поднятым капотом, и Гера пританцовывает рядом с ним, изображая ремонтную деятельность. Садимся все трое на заднее сиденье, в кармашке на дверце уже откупоренная бутылка "Очищенной", бумажные стаканчики... Ну, за успех, говорю я, разливая, и мы глотаем теплую водку - без удовольствия, как микстуру. Все, бутылка в ногах, о, и не одна, молодец, Гера, догадался, туда же летят стаканчики, быстро приводим себя в художественный беспорядок, Гера заводит мотор, мы катимся, катимся, катимся по коллатеральному шоссе номер четыре, ага, вот и застава, нам приказывают остановиться, а Командор уже спит на коленях у Саши, а Саша припала ко мне, а у меня остекленевшие глаза и еле ворочается язык, и трезвый Гера отвечает за всех...
9.06.1991. 02 ЧАС. ТУРБАЗА "ТУШИНО-ЦЕНТР"
Уговоров они слушать не хотели, и потому пришлось употребить власть: скомандовать отбой. Быть по местам, уточнил Панин, или?.. Или! - рявкнул я. Всем разойтись по бабам! И вести к себе! Чем больше, тем лучше! Пить водку! Ничем не выделяться! Кру-угом! Шагом - марш! Они ушли, остался один Командор. Он потыкался в углы, потом включил телевизор.
- Выруби, - попросил я. - Ну его на хер.
- Хорошо, - сказал он, но вместо этого стал переключать каналы. По шестому показывали какой-то рисованный фильм. - Может, оставим? - попросил он.
- Оставь.
Несколько минут мы тупо смотрели кино. Краснозадая макака-сержант в фуражке со звездой обходила строй зверей-ополченцев: кому-то поправляла ремень, кому-то картуз, пыталась медведю поставить ноги по-строевому: пятки вместе... Пузатому пеликану ткнула кулаком в живот: подбери брюхо! Пеликан втянул живот, но выпятил зоб. Невидимая аудитория заржала. Макака зашипела и пошла дальше...
- Что там Яков? - спросил я, хотя можно было и не спрашивать.
Командор молча пожал плечом.
- Ты заходил к нему?
- Он меня послал.
- Но сможет он это сделать?
- Яков, видишь ли, все может. Дело только в сроке.
- Об этом я и спрашиваю.
- Не знаю. Думаю, успеет.
- Слушай, старый. Давай напьемся.
- А есть?
- Как в Греции.
- Доставай. Что там у тебя?
- "Тифлис", десятилетний.
- Издеваешься?
- Отнюдь. Великолепный коньяк.
- Так, а стаканы?.. а, вот они.
- Мыл?
- Плевать.
- Ладно, поехали.
- Да здравствует Грузия!
- Виват!
- Правда, хороший.
- Ты же меня знаешь.
- Надеюсь...
- На что?
- Что знаю.
- А-а...
- Давай дальше.
- Подставляй.
- За удачу.
- Будем жить.
- Чудесная штука.
- Мне тоже нравится.
- У меня еще есть.
- Ну и выпьем тогда весь.
- М-м...
На экране теперь была река. Львенок, опоясанный пулеметными лентами, держал в руках черепашку и что-то ей втолковывал. Черепашка истово кивала. Потом он размахнулся и пустил черепашку блинчиками по воде. На другом берегу ее поймал бегемотик. Черепашка, тыча ручкой вверх, объясняла бегемотику, что надо делать. Бегемотик кивнул и тем же манером отправил ее обратно...
- А молодцы наши девчонки, правда? - сказал Командор.
- Все молодцы, - сказал я.
- Но девчонки - особо.
- Особо.
- А Панин - слюнтяй.
- Панин - хороший мужик.
- А тебя ребята не любят, ты знаешь?
- Знаю.
- А знаешь, почему?
- Знаю.
- Ну, и?
- А я не девочка, чтобы меня любить.
- Я тебя тоже не люблю. Это чтоб ты знал.
- Буду знать. Давай-ка еще по пять капель...
- Сейчас. Сосед! - крикнул Командор в приоткрытую дверь. Он там увидел кого-то, а я нет. - Выпить хотите?
Вошел наш сосед по домику. Я его еще не видел, не совпадали мы с ним в пространстве и времени. Мужчина лет пятидесяти, седоватый, в очках, но с торсом то ли боксера-профессионала, то ли лейббаумейстера. Был он в белых парусиновых брюках и черной безрукавке.
- Я с дамой, - сказал он по-русски, но с акцентом. Вряд ли немец, скорее, прибалт. - Если вы не возражаете против дамы...
Против дамы мы не возражали, более того, как нарочно, у нас пропадала бутылка египетского ликера, не пить же это самим. Даме было самое большее семнадцать. Командор показал себя с лучшей стороны: представил даже меня, представился сам, представил нас с соседом друг другу: Игорь Валинецкий, инженер из Томска - Роберт Кайзер, издатель, из Риги. Дама представилась сама: Стелла, сказала она с прилепленной улыбочкой. О, звезда, воскликнул Командор, звезда любви, звезда заветная! Она не поняла, причем тут звезда, и пришлось переводить. Тогда она стала смеяться. В ее личике, манере говорить и вести себя было что-то неистребимо малороссийское, хотя она и утверждала, что родом из Петербурга. Идиотка. Но ликер пила хорошо, и за это ей можно было многое простить.
Мультик между тем продолжался. Отряд зверей отдыхал. Спали обезьяны, обняв допотопные ружья, спал медведь, положив под голову пулемет, спали львы, тигры и носороги. Догорал костер. Две черепашки, взявшись за руки, на носочках прошмыгнули мимо спящего часового - громадного орла. Костер еле теплится... погас. И вдруг неожиданно - длинная пулеметная очередь. Все вскакивают, палят в воздух, суета - и вот все лежат в круговой обороне, ожидая врага. Очередь снова гремит. Львенок уползает в темноту, какая-то возня, визг... возвращается во весь рост, потрясая смущенными черепашками...
- А я думал, ты латыш, - сказал я Роберту, когда мы свернули голову третьей бутылке. - У немцев акцент не такой.
- А я и есть латыш, - сказал Роберт. - У меня только прадед был настоящий дейч, все остальные латыши, а вот фамилия держится. Но у нас пока спокойно с этим делом.
- У нас тоже, - сказал Командор, и все засмеялись.
- А здесь, говорят, нет. Многие уже на чемоданах.
- Не знаю, - сказал я. - Вчера пили в большой и очень смешанной компании - ни малейших признаков дискриминации.
- Так то, наверное, была интеллигенция, - сказал Роберт.
- Скорее, богема.
- Страшно далеки они от народа... а на заводах, ребята, скверно. Да что на заводах, я в типографии в здешней вижу - скоро-скоро до ножей дойдет. А разобраться - зачем? Кому это выгодно?
- Кому? - спросил я.
- Большевистскую заразу с корнем не выдрали, - сказал Роберт. - Это вы молодцы, а тут толстый Герман не дал их на фонарях развешать...
- Что-то ты путаешь, - сказал я. - Большевики, они же это... "пролетариат не имеет отечества", "пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и прочее...