- Звучит, - я хмыкнул, - угрожающе. Но мне, пожалуй, хватит и коктейлей, а остальное я сам как-нибудь додумаю.
Петя возразил:
- Коктейли не получаевский стиль, а исключительная тенденция наших, мягко выражаясь, надменных друзей.
Он приосанился, приступая к обстоятельному рассказу, поплевал на ладони, провел пальцами правой руки по выпукло нахмурившемуся лбу, покашлял, укрепляя голос.
- Начну я, собственно, с убедительной просьбы обратить внимание на тот факт, что в незабываемую эпоху, когда мы все ожили, получив свободу, и забегали, как мыши, над Получаевкой пролился ресторанный дождь. Это конфетти, серпантин, пьяные вопли, всхрапы разные хмельных толстозадых девиц, пляшущих под оглушительную музыку, красные рожи с белками закаченных под лоб глаз, возникающие в самых неожиданных местах. Злачное сделалось местечко. Всюду расплодились ресторации, кафетерии, пабы, ларьки, торгующие напитками как раз по потребностям не очень-то разборчивого люда. За всю свою двухвековую и, прямо сказать, трущобную историю Получаевка, словесно образовавшаяся просто оттого, что приблизительно где-то там в давно исчезнувшем трактире один ловкий чиновник некогда получил внушительную взятку борзыми щенками, не знала еще такой веселой, гремящей оркестрами и орущей пьяными голосами жизни. Проснулся и деловой дух, прежде задавленный. Вчерашние сапожники, бухгалтеры, руководители музыкальных и драматических кружков увлеченно шли в торговлю, открывали, с позволения и поощрения новых властей, кабаки, притоны, такие, знаешь ли, очень уж похожие на публичные дома. Вывернулся из каких-то житейских борозд и извилин смахивающий на конокрада человек, заявивший намерение устраивать карнавальные шествия, благотворительные вечера, балы и как бы галлюцинации, полные всенародного торжества и триумфа. Но он быстро исчез, прихватив сумму, выделенную некой доброй душой на эти празднества, ориентировочно мифологические и поднимающие большую и сложную тему нашего лесного происхождения. Идейный вдохновитель испарился, поживившись, но тема осталась, приобрела предметный, штучный, как бы стальной характер, и ее до сих мнут и мусолят иные из людей литературно-театрального направления. На мгновенно сколотившихся барахолках местные и залетные отличались лишь тем, что первые были небриты, а вторые выбриты свежо и аккуратно, по сути же все они были сплошной толпой, дико торгующей, обуянной жаждой наживы. Наши депутаты были довольны. Им стало весело. Среди них попадались, впрочем, и люди высокой культуры, что некоторым образом уподоблялось внедрению в реальную жизнь идеалистических по своему характеру аккордов и мотивов на более, чем лесная, продуктивную тему - возрождения античной древности времени ее наивысшего расцвета или чего-то этой древности подобного.
Моя жена отличалась тогда полнотой, чуть ли не пышечкой была, на пухленьких щечках гулял вовсю румянец, и куда теперешней до того приснопамятного образа! Я буду рассказывать, и мой рассказ мало-помалу перерастет в повествование, а ты следи за порядком глав, за равномерным их распределением. И за красноречием моим присматривай, за правильностью моего слога, способного, и это само собой разумеется, вписывать баснословно яркие страницы в летопись словесности. Но наблюдения делай в уме и в уме же оставляй, а перебивать меня, если не хочешь и не домогаешься рутины, не смей. О рутине скажу только, что это штука колючая и острая, режущая, когда я применяю ее по отношению к забывшим о бдительности или утратившим душевную чуткость. Однажды жена, помню, вдруг как-то резко, и сразу нахмурившись, обратила внимание на милейший дом, что тонул в золотой осенней листве на противоположной стороне улицы. Миновало уже несколько дней, как его хозяева уехали поразговеться где-то на досуге, и он стоял как вымерший. Но от проницательности моей жены не укрылась какая-то подозрительная суета, происходившая в том соседском доме и прилегающем к нему ухоженном дворике. Надя, так зовут мою жену, воскликнула:
- Да это ж Миколайчик с дружками! Что такое, что это они делают?
- Ну, куда деваться от подозрений, если все на них наводит, и, вместе с тем, как легко их развеять, как просто от них отмахнуться. Воруют, грабят, а нам что до того, - лениво, с несколько притворным унынием пояснил Розохватов, мой старинный упитанный приятель, пивший с нами чай на крылечке нашего дома. - Прошу туда не ходить, не вмешиваться. Не хватало нам еще связываться с бандой негодяев!
Розохватов прославился на всю Получаевку затейливостью ума, задумками относительно всяческих хитростей, даже корыстолюбием, но храбрости у него не было ни капли, ни грамма, фантастически он был трусоват. О себе могу сказать, что в то время, Кронид... или вот я уже привык называть тебя Кроней, так и будешь ты у нас Кроней... в то время, о котором я, Кроня, рассказываю, Надя была моложе меня и гораздо решительнее. Оно и сейчас так, не претерпев достойных внимания изменений, стало быть, кое-что у нее и нынче выходит половчее моего. Только теперь она осунулась, бледнее на щеках и телом мертвеннее сделалась, пыл из нее вышел, и духом она, можно сказать, пала, как сдувшийся материалист, я же, пусть я и Розохватова пережил, и Флорькина как бы превозмог, я все-таки теперь какой-то развинченный. И от Надиной понурости никаких сюрпризов ждать не приходится, а от моей развинченности - можно, еще как можно. Ну и вот, скатилась моя Надя с крылечка, сразу взяла большой темп и полетела, топая что твой конь, поднимая пыль, к соседскому дому. Какие-то вяло бредущие по нашей улице люди неопределенного пола, пьяные может быть, обтекали ее с двух сторон, уступали ей дорогу, испуганно шарахались в сторону. Парни, выносившие из дома аккуратно связанное в узлы добро, остановились и с удивлением, даже с явным отпечатком неизгладимости впечатления посмотрели на явившуюся перед ними величественную женщину. Миколайчик осклабился. Он был высок и худ, а голова у него была маленькая и смешная, с длинным, как птичий клюв, носом.
- Бежать тебе отсюда надобно, девка, мы тут хозяйничаем, а советчики и указчики нам не требуются, - заявил он вызывающе.
Я медленно приближался к залитому печальным вечерним светом двору, где происходила опасная, сильно внушавшая мне тревогу сцена. Пришло время упомянуть Порфирия Павловича Клычкова, одного из героев этой истории, впрочем, второстепенного. Он в это время заканчивал последние приготовления к раннему отходу ко сну. Заслышав шум, он, выглянув в окно и обратив взоры к дому через дорогу, тотчас установил его причину. Положение у Нади было незавидное, досталось бы и мне, если б я влез в скверно закручивающееся дельце, в переплет, так сказать, а Розохватова, между тем, уже словно ветром сдуло - и след простыл. Порфирий Павлович, как он сам потом рассказывал, мгновенно взял в голову, что партия, хоть и отступила с завоеванных в далеком октябре позиций, но сдаваться не намерена и воля ее по-прежнему огромна, безудержна и несгибаема. Укрепив этой мыслью дух, твердо подняв над головой топор, он приблизился к Миколайчику, страшно приставил к его лбу украшенное пятнами крови порубленных куриц лезвие, зловеще прищурился, выразительно приказал:
- Сейчас же все награбленное складывайте назад в дом, а потом бегом отсюда!
Гуманист, чуждый самосудам, он не отправил Миколайчика и его банду в лучший мир.
- Ребята! - пищал посрамленный вожак. - Бросайте награбленное, в дом назад несите, уходим, ребята, бежим!
***
- Послушай, Петя, - сказал я, - а не басни ли все это? Где ж видана этакая чепуха, чтоб грабили средь бела дня?
Собеседник сделал меня своим, можно сказать, литературным негром, и я счел возможным внести коррективы прямо по ходу его рассказа. Я имел все основания рассчитывать, что он отнесется серьезно к моему благоразумному замечанию, однако Петя предпочел ерничать:
- Средь бала?
- Средь бела, сказал я, средь бела дня. И в остальном ты атмосферу описываешь какую-то надуманную.
- Вот и видно, что ты не знаешь Получаевки.
Петя заузил глаза, пронзая мое невежество, испепеляя мои слабые места, и жестко усмехнулся.
Глава четвертая