- Здесь везде будет праздновать победу учение! Я окончательно проникнусь, а вы так и останетесь цыплятами, или кто вы там есть. В школах, в университетах будут преподавать учение. Мы откроем дикому народу истину, а вы отщепенцы и отбросы общества и таковыми пребудете!
- Кончай валять дурака, - оборвал ученого Розохватов. - Знаем мы тебя и твою удаль. Тебе бы торговать да свистеть в какую-нибудь дудочку, пробуя свои музыкальные способности.
- Розохватов, - сказал строго Флорькин, - ты свое место знаешь, и потому я отношусь к тебе с полным уважением, несмотря на всю комедию твоих переодеваний. Сегодня ты цыпленок, повинующийся диким фантазиям и приказам своего хозяина, но это не мешает мне пользоваться по отношению к тебе лояльностью, в силу которой я и не переступаю границы дозволенного. У меня такт, как нельзя лучше мне присущий, у меня всем хорошо известная деликатность прекрасно воспитанного человека. Но будь и ты предельно собран и выдержан. Не говори со мной про торговлю. И что ты там брякнул про дудочку? Все это мне не подходит. Я адепт.
Мы расхохотались.
- Скажи, Петя, - обратился ко мне Розохватов, - ты готов свистеть в дудочку?
- Нет, не готов, - ответил я со смехом.
- Значит, свистеть нашему общему другу Флорькину.
С этими словами Розохватов пустился добывать в траве стебель в расчете изготовить из него некое подобие дудочки и, сунув в рот Флорькину, заставить его свистеть.
- Тупой у вас юмор, ребята! - закричал Флорькин, обезумело вращая глазами. - Вы забываетесь! Вы не сознаете разницы в нашем положении! Я, надо сказать, уважительно отношусь к вашему состоянию униженных и оскорбленных, а вы, вместо того чтобы отвечать мне благодарностью, словно не видите во мне преуспевшего и в полном смысле слова превосходящего вас человека. Да знаете ли вы, что я могу сбросить вас тут с обрыва и вы просто-напросто полетите в озеро?
- Хочу повидать твою маму, - сказал я.
- Зачем? - удивился адепт.
- Может, она разрешит мне отшлепать тебя.
Тут и Розохватов подоспел с подобием свистульки. Он давился смехом, его внушительный живот ходил ходуном, и так это было выразительно, что даже Флорькин не удержался от улыбки. Мой друг высказался в том смысле, что Флорькину, задумай он поквитаться за комическую сценку, с жаром творимую Розохватовым и Петей, придется попытать счастья в столкновении с нечеловеческой Петиной силой, одолеть которую до сих пор мало кто сумел, тогда как Розохватов благоразумно отойдет в сторонку, будучи человеком мирным и не терпящим кровопролития.
Но вот беда, неловки мы были в любом деле, за какое ни брались, Розохватов, как ни совершенствовался, все же оставался ремесленником, и я еще не сложился в настоящего мастера. Мы неуклюже топтались вокруг принявшего надменную позу Флорькина, и никак нам не удавалось сунуть ему в рот свистульку. Мы вообще были неуклюжи в кое-как слепленном утином пуху, и не случайно Флорькин хранил спокойствие и нагло мерил нас высокомерным взглядом. Он легко, хотя и с протяжным, угрюмым каким-то стоном, столкнул нас вниз. Под хохот и рукоплескания купавшихся в озере и сидевших на берегу трутней покатились по довольно крутому склону пацифист Розохватов и непобедимый воин Петя.
***
Доведенный до крайности пережитым позором, я решил, как говорится, брать быка за рога.
- Ну-ка давай разберемся по человечески, - сказал я Розохватову.
- Да только и остается, что ждать, пока я не женюсь. А там увидим... - возразил он.
- А если ты никогда не женишься? Или окажешься под каблуком у какой-нибудь мегеры, а я тем временем разведусь, понадеявшись на тебя? Разве она разрешит тебе водиться со мной? Нет, знаешь, только предупреждающая победа нашего мужского разума, моего и твоего, обеспечит тебе возможность в конце концов жениться. И это, брат, хочешь ты того или нет, делает тебя моим должником.
- Кем угодно, но только не должником. Я ничего тебе не должен.
- Ты втравил меня в историю, и эта история уже не лезет ни в какие ворота.
- Кто тебе мешал жить своим умом?
- Как хочу, так и живу. Я свободный человек. Ты плохо знаешь меня, хотя мы и выросли бок о бок. А теперь мы, минуя Порфирия Павловича и сопряженную с ним торговлю, пойдем к Наташе и обсудим с ней создавшееся положение. Обсудим как взрослые люди, а не как бессмысленные шалуны, которых какой-нибудь Флорькин на потеху всякому сброду швыряет в озеро.
- Ничего этого я и знать больше не желаю, - замахал Розохватов руками. - Надоело!
- Ты предатель?
- И ты мне надоел.
Так мы расстались, оборвав летопись, никем, правда, не написанную, нашей верной и задорной дружбы. Слегка как будто сразу одичавший, отбившийся от рук, потерявший мгновенно добрую половину ориентиров, я отправился к Наташе. К счастью, она была одна в своем укромном домике; Тихон помешал бы мне, я опасался даже, что он, чего доброго, намылит мне шею, с него станется.
- Вы, - начал я, - осуждаете мои ухватки и приемы мелкого торговца и, философствуя, находите, что в них, как в капле воды, отражается отвратительный дух нашего времени и признаки мирового распада. Может, так оно и есть по выкладкам столпов вашего учения, но, скажите, на что бы я жил, если бы не крутился в ресторане, не бегал утенком по парку? Однако не буду больше говорить вам "вы", вы младше, вы мне как младшая сестренка, не пристало мне выкать такой юнице, я буду говорить вам "ты". А мысль моя заключается в том, дорогая малышка, что тебе легко, ты живешь, сдается мне, на всем готовом, не то что мы, люмпены, гавроши здешние, как только начинающие жить, так и великовозрастные. Ты словно из иных краев, из другой среды. Ты из другого материала, да? И вот когда я начинаю сигнализировать, что мне худо, что я измучен жизнью и только в тебе вижу свое спасение, а в жене ничего хорошего и достойного внимания больше не нахожу, какой же на мои пасы и призывы следует отклик? Неужели ты считаешь возможным просто взять и отмолчаться? Пусть я, объясняясь и сетуя, выгляжу не нормальным собеседником, а каким-то шутом, пусть я при этом руководителем нашего дела выряжен пингвином или кроликом, пусть тебе это смешно... Но зачем же становиться в позу? Почему бы и не улыбнуться мне приветливо, по-доброму? А ну как найдется человек, которому плевать на твои и твоего Тихона позы? Что тогда? Стушуетесь?
Наконец Наташа не выдержала, ее оборона, нередко сводившаяся к какому-то жуткому безмолвию, дрогнула. Она разомкнула уста:
- У вас противоречия. Как далеко вы собираетесь зайти?
- И ты мне, пожалуйста, не выкай.
- Нет, я намерена соблюдать дистанцию, - сухо ответила она - словно треск издала. А ведь голосок у нее всегда был приятнейший.
- А, дистанцию... Вот до чего дошло! Вот каких размеров достиг бойкот!
- Это не бойкот, не надо путать понятия...
- Это отчуждение, я понимаю. Чураетесь... А тут еще, похоже, ты боишься, что я не блюду, но это, говорю тебе, ерунда, ты не беспокойтесь, я как раз блюду... Знаю меру, не то что некоторые. Я же не Розохватов.
- А что Розохватов?
- Он сволочь, он отказался поддержать меня, придти сюда со мной. Друг называется! Я хотел заслать его к тебе для предварительной беседы, но потом решил, что мы пойдем вместе, пойдем смело, как подобает мужчинам, а он... в кусты! Хочет жениться и жить с женой в столице мира.
- В Париже?
- Просто переехать в более благополучный район.
Снисходительная усмешка скользнула по губам Наташи и на один упоительный миг вытянула их, словно для поцелуя, в трубочку, в трогательный, качнувшийся в мою сторону хоботок. Я ног под собой не чуял, пока это происходило.
- Ну, не шибко впечатляющий план, - сказала девушка, заметно повеселев. - Однако это его дело. Только скажите... этот чудак, ваш друг, он что, силой собирается жену взять... воспользоваться слабостью женщины?