Петя толкнул меня в бок, призывая умолкнуть.
- Я философичен в своей поэме... - начал он
- Но надо закончить с товарищем, разъяснить, не оставлять же ситуацию без должного округления... - Тихон, сдвинув густые черные брови на переносице, указывал на меня пальцем.
- Да там никакой ситуации, ничего похожего! - отмахнулся Петя.
- Что мне до того, что этот человек будто бы знает меня как облупленного, а я, мол, словно и разгадать, хоть самую малость раскусить его совершенно не в состоянии! - дико и даже с надрывом выкрикнул я.
- Нет, видишь, Петя, именно ситуация, и даже с обозначением сторон света, а также кое-каких личных мотивов, - произнес Тихон многозначительно.
- Я разъясню. - Петя резко повернулся ко мне: - Ты, Кроня, высказался наобум и невпопад, а ведь я тебе говорил, я тебя вводил в курс дела. И фамилии с именами я тебе называл...
- Ты называл только фамилии, - запротестовал я.
- Неважно! Ты дух не почуял, что ли? Ты лучше сообрази, что исключительно из-за какого-то нездорового ажиотажа ты сейчас выскочил и взъелся. И что же ты обличаешь? Кто здесь полезет в чужой огород заимствовать замшелые догмы, когда своих с лихвой хватает? Но вернемся к нашим баранам, - обратился Петя снова к Тихону, полагая, что я укрощен. - Как ты уже, должно быть, понял, в моей поэме кроются разные философские положения, заметны абстракции, и вообще, основополагающее место занимает теоретизирование. И я не зря утверждаю, что, не ознакомившись досконально с гранями творимой там, в строках, определенно прелюбопытнейшей формой мышления, ты, и не ты один, но и остальные, все вы и дальше будете мнить меня лишним, недостаточно созревшим. А до каких, собственно, пор мне ходить в чужаках? Как это у вас получается, что я словно чужой среди своих и вечно не могущий сподобиться? Пора внести коррективы! И поэма - это вклад, это лепта. Поэтому я настаиваю, я...
- Ты превыспрен, Петя, и выглядишь диковинно. Кстати, твой друг, а он, я уверен, считает тебя чудаком хоть куда, уже ознакомился с поэмой? - Тихон приятно улыбнулся мне.
- А что вы все тут как на подбор? - вскинулся я, не утерпел, поставил мучивший меня вопрос. - Вы что, действительно какого-то одного происхождения? Или просто... случайность?
- Это не обсуждается, - теперь уже с выпукло и четко вывернувшимся наружу благодушием возразил Тихон. - Есть вещи, есть тайны...
- Ну, даже если вы марсианин, я вам все-таки скажу, не надо наводить тень на плетень! - воскликнул я.
Ни один мускул не дрогнул на красивом лице моего собеседника. Над подобными лицами резец ваятеля работает с особым усердием, и уж они-то выточены с таким тонким искусством, что на них, как на зеркальной глади пруда, заметно любое движение, даже мельчайшее, а равнодушие, пренебрежение или потаенность мысли смотрятся опасной, внушающей дурные предчувствия маской. Тихон и есть мой главный враг, подумал я.
- У вас, друг мой, - сказал он, - нет видимых причин считать нас исключительными и небывалыми, а тем более пришлым элементом, ну а как оно обстоит в действительности - дело наше внутреннее, и с посторонними о нем мы предпочитаем не полемизировать.
Разговор принимал совершенно неприятный, неприемлемый для меня оборот; я спросил раздраженно:
- Вопрос тактики?
- И даже этики, - усмехнулся выточенный, с вызовом глядя мне в глаза.
- Погоди, Кроня. - Петя жестом показал, что отстраняет меня. - Ты скажи, Тихон, за что ты лично меня ненавидишь и почему против моей кандидатуры?
- О какой ненависти ты говоришь, голубчик? И это еще, насчет кандидатуры... Что за чушь! У нас тут что, парламент, академия наук?
- Ты знаешь меня давно, Тихон, ты мог уже отлично меня изучить, и изучил, наверняка изучил, так почему же отклоняешь? Разве ты не успел убедиться, что я предельно честен по отношению к вам, по отношению к тебе лично? Не заметил моих достоинств? Не оценил мою преданность? У тебя не было времени? У тебя было время. Однако ты, при том что все заметил и все верно оценил, упорно отклоняешь. В чем же дело, Тихон? Или я требую невозможного? Тут в самом деле пропасть, которую не мне преодолевать?
- Я ничего и никого не отклоняю. Я этим не занимаюсь, у меня другой круг вопросов, другой круг интересов, меня не хватает на все, так что твоя критика выглядит мелкой, как, впрочем, и твоя нескончаемая драма, которой на самом деле нет, во всяком случае, не должно быть.
- Хорошо, ты не против, а кто же тогда? Наташа? Глеб?
- Да никто не против. Но и заинтересованности нет. Ситуация, когда ни то ни се. Вот и товарищ, - палец Тихона снова вытянулся в моем направлении, - попытался устроить что-то подобное. Но это для вас неопределенность и патовая ситуация, а мы определились отлично, нам все ясно и волноваться не о чем. Видишь, как получается. В частности никто не против и ты словно среди друзей, а заодно и твой новый приятель, в целом же против все и вся.
- Ты затронул область чувств, коснувшись заинтересованности...
- Я сказал о незаинтересованности, - перебил Тихон.
- Все равно! Твои слова напоминают нам, что мы люди, что нам не чужды душевные качества, сердечные привязанности. И скажи, если бы тогда, в нашем прошлом знакомстве, не оборвалось все неожиданно и резко, если бы я сам не уклонился, не занялся чем-то своим и вы не скрылись Бог знает где... Наташа привыкла бы ко мне и любила меня больше? Ведь внезапная встреча после долгих лет разлуки - это всегда немножко странно, уже другие привычки, другие навыки, совсем иное состояние, и появление человека, даже небезразличного когда-то, может прежде всего обескуражить, сбить с толку, даже посеять раздражение. И тогда держись! Я-то держусь, как могу, но мне хочется лучше понимать Наташу, осмыслять ее всю до дна, чувствовать, не задевает ли ее за живое мое присутствие, а то, не приведи Господь, и впрямь какое-нибудь раздражение, как если бы я навязываюсь и наседаю. Но разве можно смотреть на меня как на занозу или сверло и ничего, кроме досады, не испытывать, видя мое упорство? Мое упорство в достижении цели вовсе не бессмысленно, ведь оно - сама неизбежность, и не будь его, было бы что-то очень на него похожее, причем даже и в том случае, когда б я самой цели не находил объяснения...
- Относительно обескураженности и раздражения, - снова прервал поэта Тихон, - не знаю, не посвящен, но с чего ты взял, Петя, что Наташа вообще может быть в тебя влюблена?
- Я не о влюбленности, Тихон, я о любви. Ты понимаешь разницу?
- О вашей любви я, разумеется, слыхал, да она и всем ясна. Она как на ладони. То есть фактически твоя любовь, тогда как о Наташиной даже не скажешь, что она-де под спудом, поскольку на самом деле она есть отсутствие взаимности.
- Ты меня убиваешь, Тихон.
- Чем же, дружище?
- Непониманием, глухотой.
- Да не требуешь же ты любви и от меня? Я говорил тебе, я занят другим, мне недосуг, мне и признания, объяснения разные, воркование и горячечный лепет, мне это все равно что катастрофа, Содом и Гоморра посреди моих мирных занятий и увлечений, посреди удовольствий моей насыщенной творческими исканиями и многообещающими свершениями жизни.
***
- Не откажетесь хлопнуть по рюмке водки? - осведомился Тихон с некоторой развязностью.
Рассерженный Петя отрицательно мотнул головой:
- К черту водку! Получается не то, что ты мне предлагаешь увидеть, разыгрывая тут фарс, а то, что бытие чрезмерно и необоснованно отстает от реальности. И это опоздание вовсе не спишешь на категорию времени, не оттуда растут рожки, не там начинаются подобного рода проделки. На время в данном случае валить нечего, потому что налицо только обман, очковтирательство и больше ничего. И с пространством не ясно... Происходит дело, само собой, в пространстве, но какова при этом роль самого пространства?
- Ты заблудился в трех соснах, - веско заметил хозяин.
- Реальность такова, что мне давно пора быть с вами, а что-то не видать такого моего бытия. И где же оно, паразит ты этакий, затерялось, почему буксует? Ты, что ли, здесь фокусничаешь, вредишь?
- Но в случае, тобой описанном, не может быть никакой реальности, а следовательно, и бытия. Ведь бытие, Петя, та же реальность, только понятая именно как бытие. А если нет одного, то нет и другого. Сообразил, наконец? Есть понятие реальности и есть понятие бытия, а вместе они составляют то, что не всякому-то в его бытии и дано понять и что остается непостижимым как в понятии, так и в прочем. И нечего толковать о последовательности возникновения одного из другого, потому что ничего не возникает, если нет реальности. Теперь ты понял, что чего нет, так это как раз реальности, в которой якобы должно было объявиться, иначе сказать, заявить себя, твое бытие?