- Сказано будет, но показывать характер и уходить не надо, у меня, возможно, планы на тебя, - возразил Флорькин.
- Считай, что я уже отказался участвовать в твоих планах.
- Не торопись. И что, собственно, ты припрятал и держишь в своей голове, в умишке и прочих хранилищах? Это у тебя, как ни крути, всего лишь деланные юркости, а также манифестация гонора и мнимого аристократизма, но вот знаешь ли ты себя досконально? Сознаешь свое поведение? - Флорькин еще круче, с какой-то переполненной ядами жгучестью насупился, выложил на стол тонкие, не слишком-то свежие и чистые руки и обе теперь уже сжал в кулаки. Меня эта демонстрация силы не поразила. Небрежно, но не без фанатизма бросив в сторону - выпить отказывается - он продолжил окормлять меня своим заведомо нескончаемым рассказом: - Петя сыграл в ящик, ты занял его место возле Нади, я наблюдал все это со стороны, живо домысливая картину Петиного последнего "прости" и изумляясь, до чего ловко иные вдовушки исправляют и заново устраивают свою судьбу, подхватывая проходимцев вроде тебя. Не обижайся на невзначай сорвавшееся слово. Это позже объяснится. Я ведь много чего о тебе передумал, глядя, как ты милуешься с Надей и нежно с ней воркуешь, разгуливая по нашей Получаевке. Я порой думал, что взять с тебя нечего, спрос невелик, ты всего лишь случайный человек, попавшийся в сети расторопной бабищи. Но если бы так, если бы, думал я тут же, спеша себя опровергнуть, тогда б и истории никакой не было, но какой же он случайный и как же с него не спросить за Петю, если он не с луны свалился. Он с Петей успел ознакомиться, сошелся с ним и даже, если верить молве, поприсутствовал при его плачевной кончине. Как же ты после этого будешь мне тут свидетельствовать о своей моральной чистоте, о безгрешности и отсутствии порчи в твоей бедовой голове? Очевидное разложение...
- Прежде чем судить... - начал я возмущенно.
Флорькин встал, на шаг отступил от столика, за которым происходил наш разговор, картинно раскинул руки в стороны, расправил плечи, выпятил грудь и уже под мой невольный смех, вызванный его театральностью, крикнул:
- А чего медлить? Прямо и своевременно сужу! И ты так же поступал бы на моем месте!
- Ладно, успокойся, не смеши людей...
Я осмотрелся. В кафе по-прежнему было пусто. Флорькин сел.
- Подумай сам, Петя не успел остыть в земле, а ты являешься к его вдове, и она тебя убаюкивает, и ты ее искушаешь, и вот вы уже строите новую семейную жизнь в домике, откуда еще не выветрился Петин дух. Что оставалось думать о вас людям?
- Все это очень просто, тут и распутывать нечего, все само собой сложилось, - возразил я веско.
- Как было не ворчать на вас, не шептаться за спиной? Я не великий моралист, и вопросы нравственности занимают меня в меньшей, чем следовало бы, степени, не то что иных бешеных и спятивших говорунов. Политики, те любят насчет морали... Но и я возмутился, рассмотрев такой наглядный, как физический или химический опыт, позор. У меня были с Петей столкновения, и он, имея привычку клеветать, наговорил тебе обо мне много нелестной ерунды, но скажи, мил человек... Как было не вздрогнуть, не содрогнуться, внезапно почувствовав, что он лежит, разлагаясь, в могиле, и им лакомятся черви, а его друг с его вдовой барахтается в его недавней постели, в кроватке, знававшей Петю смолоду, когда он сам еще изрядно горячился и суетливо домогался внимания баб, главным образом Наташи? Ты ведь подумал торжественно в своей голове, впервые укладываясь в ту кроватку, что вот оно, Петино супружеское ложе, которое я делаю нынче своим? Тебе Надя сказала, что он пытался изменить ей с Наташей, но так у него ничего и не вышло? И чем вы после таких слов и умственных упражнений занялись?
- Мы искали его поэму, - пробормотал я.
- Ах, поэму! Вот оно что! Петя, значит, присочинил, нашел на него стих? Что ж, на него похоже. И что в этой поэме?
- Не знаем, как-то не довелось... как-то не срослось, чтоб еще и поэма... - ответил я уклончиво и постарался показать, что, не обдумав этот ответ заблаговременно, ухожу теперь в ответственную и многообещающую задумчивость.
- Пропала, значит, поэма? Это правильно, это, пожалуй, так и должно было случиться. - Флорькин важно покивал, подтверждая свое высказывание. - Так что в целом по вопросу стаканчиков? Отказываешься? Хорошо... Возьмем на заметку, есть, мол, такие субъекты, такие непревзойденные трезвенники. У Нади убогие представления о происходившем с нами по мере приближения к Наташе и вообще о жизни, о мужчинах и их роли, о сопряженных с их задорной юностью идеалистических установках и духовных метаниях, и до того вы показались мне убогой парочкой в своем маленьком счастье, что я все чаще, то случайно заметив вас где-нибудь, то просто призадумавшись, погружался в тягучие размышления, раскладывая по полочкам вас и суть вашей гнилой сущности. Его и ее самоутверждение, думал я, взятое порознь или купно, в любом случае, как ни крути, омерзительно, будучи частично сворованным у Пети, оставившего нам по себе, как всякий преждевременно умерший человек, добрую память. Меня охватывало желание отомстить за покинутого, брошенного в землю и забытого Петю. Я-то не забыл, как мы с ним комически громоздились в жизни, мудровали между собой и бедовали у Наташи, замурованной в непостижимые прихоти и неизвестные тайны. Я не мог бы прийти к его вдове, схватить ее за тулово, за выпуклости и властные над мужским воображением члены, опрокинуть на недавнее супружеское ложе, пообещать годы и горы нового семейного счастья. Меня подмывало вскочить на ноги, выбежать ночной порой из своего скудного, тусклого жилища, проникнуть в ваш домишко и свинтить вам головы, свернуть вам шеи, как это делают с цыплятами. Я не герой, не силач, не убийца, но я поднимался до мужественного и гордого воззрения, что надо постоять за Петю, за его честь и достоинство. А если о них нечего и говорить, учитывая его нынешнее состояние, тогда за честь и достоинство Получаевки, послужившей Пете малой родиной и поприщем пусть безрассудной, но деятельной жизни, а теперь спокойно служащей и могилой. Усталость брала свое, будни и работа затягивали, и я сникал, не вскакивал и не мстил, однако ныне появилось кое-что новенькое, забрезжили кое-какие интересные вопросы и проблемы, и я, кстати обнаружив тебя в этом кафе, в этом злачном, но, в общем-то, приличном заведении, предлагаю тебе допить кофе, если ты его еще не допил, убрать Гоголя и выйти. Не беспокойся, на улице я не сглуплю, не распоясавшийся я молодчик, не обернусь им, нечего тебе бояться. Не дам воли кулакам, да и куда мне против тебя, ты же, прямо сказать, боров в сравнении со мной, хотя и выглядишь старше меня, а сейчас так даже старее своих лет. В мои планы вовсе не входит бить тебя, я боевые замыслы оставил, героические начинания мне уже ни к чему, просто надо потолковать, обсудить кое-что.
***
Непогода улеглась, стало тихо и мирно, мокрым и рыхлым ковром лег на тротуар снежок, и мы зачавкали этим снежком, удаляясь от кафе в грандиозную перспективу окутанной сумерками улицы, всю глубину которой занимали, казалось, лишь огни фонарей и окон и блуждающие огоньки машин, и Флорькин монотонно, усыпляющим голосом, рассказывал:
- Петя набрехал. Он всегда с охоткой клевал, если светило отлить пулю, исподтишка выстрелить обманом, сгнусить. Поэт называется! Его послушать, так я, конечно, опустился, кошмарно пьян, до изумления несведущ, этак законченно несообразителен.
- А стоит ли удивляться Петиным наговорам и выдумкам? - рассудительно заметил я. - Мы живем в располагающей к тому атмосфере. Вот посмотри, ты вдруг вывел, что я против тебя все равно что боров, а разве это соответствует действительному положению вещей? Или, может быть, ты так волнуешься, что не способен толком меня разглядеть? Нет, все дело в том, что мы погружены в некую призрачность. И потом, для чего вообще понадобилось это сравнение, почему речь зашла о возможной драке? Разве могли подраться мы, взрослые, бывалые, практически интеллигентные люди? Да потому и зашла, что волны абсурда постоянно действуют, и мы вынуждены среди них барахтаться. И не тот, заметь, это абсурд, на волне которого Авраам, или кто там был на самом деле, перемахнул, по мысли Кьеркегора, чем яму, через пропасть неверия. В абсурде, в который погружены мы, действительно приходится толкаться и запросто можно расшибить лоб как себе, так и ближнему.