Тимия молча смотрела на пожухлую траву и думала сможет ли она это сделать. Что бы там Тунсцентс не говорил, но это в любом из понятий будет считаться суицидом. Даже если она воссоздаст жизнь Арфо как полноценного человека, а себя сделает ошибкой, то она будет просто сейчас на месте Арфо и… И сделал бы он это по своей воле?
Луна окончательно закатилась за бортик мира и исчезла в черноте, и только лишь звезда, одна звезда, и костер, один костер, освещали поляну на которой уже стояли две кушетки, тумба, лежал турецкий ковер и стоял, чуть покосившийся, фонарь без света.
Ч7.
Это была предновогодняя неделя и люди в супермаркетах быстро сходили с ума. Огромные толпы семей с детьми ринулись в магазины в самый из последних дней перед самым из последних лет их прошлой жизни. Этот год уходил, но следующий и не думал начинаться, или думал, но уже по другому. Но они этого не знали и сносили стенды с подарками.
Жены выбирали подарки мужьям, мужья – женам, вместе – детям, а эти самые дети… они попросту радовались празднику и подаркам их ждущим. Но как и всякое что-то хорошее у этого хорошего есть обратная сторона. Это стороной были те семьи без семьи, и те мальчики на пыльных чердаках смотрящие на поблескивающие лампочки торговых центров.
У них никогда не бывает нового года или дня рождения как это принято в фильмах или иногда в реальности, у них были только самые стандартные подарки на которые хватало муниципальных денег. Или спонсоров. Но к спонсорам в приюте относились с… недоброй опаской. И у них на это были абсолютные права, в связи с прошлыми прегрешениями прошлого заведующего. Проступки этого человека однако Арфо не волновали, он просто хотел той навязанной телевизором доброты, и хоть ему было на данный момент шестнадцать лет, возраст в котором подростки обычно думают что все в жизни упадет с неба, он знал что этого счастья он сможет добиться только своими силами.
Они расстались в Венерой полгода назад, а если быть точнее – это она его бросила. Бросила когда узнала что это именно он позвонил в полицию в тот день и их вернули на богадельни. Сентябрь почти что сразу же переехал в другую комнату. А вот Июлю повезло и его забрала приемная семья. Он пытается держать связь, но письма его приходят все с более и более длинными интервалами. В итоге своей ошибки он оказался один в канун нового года на сыром и холодном чердаке, но только тут и мог почувствовать себя живым. Холод помогает понять что жизнь, вот она, течет в твоих венах, разгоняя кровь по телу, жизнь она в поднявшихся белесых волосках на теле, в холодном воздухе обжигающем гортань, и сигаретах клонящих в сон.
А с другой стороны у него была только его вера в лучшее будущее. Будущее которое наступит после двух вот таких вот чужих праздников.
Он это понимал, и ему от этого было только тяжелей.
“Нельзя смиряться с собственной слабостью”, – говорили герои боевиков. Но то герои фильмов где у актеров большие красивые дома на больших и красивых пляжах залитых большим и красивым солнцем.
Раньше это вызывало зависть, теперь – смирение.
Приходилось забыть что на данный момент ты слаб и просто помнить о том что время оно, так или иначе, идет вперед, и быть может в будущем будет лучше, но пока ты это будущее не догнал – тебе нужно смириться.
С годами он также понял людей которых он так сильно когда-то ненавидел. Воспитатели, хоть и не воспитывали никого тут и не умели воспитывать – уходили, а на их место приходили более умные, образованные, честные и добрые люди. Просто ему не повезло очутиться тут в данный момент… но смысл ли расстраиваться из-за этого? Нет, конечно же, нет. Чердак закрыт уже как месяц, а после нового года сюда отправят бригаду ремонтников, но мог ли он это знать в тот день когда чистил то тонированное окно? Не мог. И не мог смириться тогда. Ведь для смирения у тебя должен быть хоть какой-то лучик надежды. Хоть и в руках бесконтрольного Фатума.
Тут было холодно и сыро, тут было тяжело и горестно, но тут он мог четко понимать свою цель – добиться своего участия в тех новогодних гонках с детьми за подарками матери. Это далеко, но это возможно.
Но в приюте были не только одни сплошные кошмары смирения и одиночества, тут были и хорошие моменты. Их было мало, но они были, и выкуривая очередную сигарету Арфо с болью в голове пытался их вспомнить.
То был момент когда ему стукнуло шесть, и момент стукнул его по двум ребрам переломов их. Обычные детские игры чреваты последствиями, о которых дети не имеют ни малейшего понятия. Двухметровый шкаф, игра в прятки, оставшиеся две секунды и рельефные детали старого трактора в сарае спрятанные под турецким ковром дали мальчику три недели в стационаре, а первые дни – в боли. Но то воспоминание было хорошим, было светлым, не из-за того что он смог поесть нормальной еды и побыть в тишине, а потому что он был не один.