Мадлен, несомненно, навела справки, иначе откуда ей знать о главном страхе молодой медсестры. Ничего от себя не оставить. Судьба матери страшила Софи сильнее, чем смерть, забвение – худший финал. Говоря о Хоумлендере и его особенностях, мадам Стиллвелл делала упор на одном: если Софи не примет свою судьбу, не развлечет Джона хотя бы на время… Ему потребуется следующая влюбленность. Неужели для нее будет такой мукой вытерпеть несколько лет его общества добровольно? Выбор, в конце концов, не велик, Джон может найти ее с невероятной легкостью, потратив на поиск всего несколько часов. Он видит лучше любой техники, и Воут не смогут помочь.
За плотно закрытой дверью послышались шаги. Медленные, длинные, кто-то явно хотел быть замеченным прежде, чем откроется дверь. Являвшийся источником звука человек явно хотел, чтобы его слышали. Софи повела плечами, чувствуя, как аккуратные кудри соскальзывают с них. Гримеры Воут постарались с ее образом. Они нарядили измученную медсестру, накрасили ее так, чтобы скрыть следы усталости и страха, чтобы добавить невинности, женственности, чтобы подчеркнуть огромные светлые глаза. Костюм, прическу и макияж выбирала Мадлен, Софи не могла рационально мыслить после случившегося. «Я хочу, чтобы она была похожа на олененка», – говорила та, перебирая пряди волос Софи.
Четких инструкций ей не дали, советуя действовать по ситуации, Стиллвелл лишь пообещала, что сама расскажет Джону о щедром предложении Воут, а уж Софи предстоит дать ответ ему лично. Согласна она или нет, что собирается делать дальше, что чувствует… И лучше бы ей избегать обвинений. Но как это можно себе представить?
Дверь открылась, и Софи сделала над собой усилие. Она не вздрогнула, не обернулась, не двинулась с места в попытке скрыться с глаз. Медсестра неподвижно смотрела в одну точку, пыталась представить, будто находится сейчас где угодно, но не здесь. Почему реальность так жестока? Софи услышала шаги за своей спиной, голова ее закружилась, все сказанное мадам Стиллвелл вмиг было забыто, осталось лишь одно воспоминание: та омерзительная ночь.
– Привет, – Джон заговорил первым, он остановился рядом с Софи, позволяя ей видеть край своей руки, красно-синее трико отражалось поверхностью стекла. – Как себя чувствуешь?
Он не издевался, не пытался уколоть или ранить, если прислушаться, в этом голосе можно было заметить вину. Не вину взрослого самодостаточного человека, нет. Хоумлендер говорил с Софи, используя тон нашкодившего ребенка, недоразвитого человека, не осознающего до конца всю глубину своих поступков. Для него произошедшее имело вес, он понимал, что поступок его – дурен, но не знал, насколько. Медсестра на мгновение прикрыла глаза, уговаривая себя успокоиться.
– Нормально, – Софи потерла тыльную сторону ладони, продолжая смотреть вперед, на крыши лежащих внизу домов. – Ты, наверное, уже знаешь, что они мне предложили.
Медсестра не знала, как прошел его разговор с Мадлен, но предполагала, что женщина сможет подобрать нужные слова и донести необходимую мысль. В конце концов, она знала его очень долго, почти с детства. Софи прикусила губу, опасаясь, что тем самым выдаст свое волнение. Ей отчего-то хотелось выглядеть стойкой, ничуть не испуганной. Будто это на что-то влияло.
– Да, – коротко ответил Джон, повернувшись лицом к своей собеседнице. – Я не планировал делать то… Что сделал, – наверное, только так он способен «извиниться». – Я хотел, чтобы все прошло не так, обстоятельства сложились иначе.
Хоумлендер протянул к Софи руку, он мягко разжал ладонь, попытался коснуться ее щеки, но не успел. Рефлексы сработали быстрее разума. Медсестра отстранилась, не позволив Джону прикоснуться к себе. Напряжение нарастало, насыщало спертый воздух комнаты. Оно будто вытесняло кислород, Софи казалось, что она начинает задыхаться. Губы Хоумлендера непроизвольно сжались в тонкую ниточку.
– Это неважно, – выдавила из себя Софи. – Почему ты сразу не сказал мне о том, кто такой на самом деле?
Этот вопрос занимал ее разум уже пару часов. Сегодня Джон явился к ней в своем фирменном трико, цвета американского флага удивительно хорошо сочетались с его надменным видом. Софи замолчала, так и не повернувшись лицом к собеседнику, и тот ответил ей таким же молчанием. Хоумлендер отвернулся. Он явно не репетировал свою речь, не думал об этой встрече. А, может… Наоборот, думал о ней так много, что сейчас растерялся, и мысли его бегали слишком быстро.
– Я… Ты знаешь, я, наверное, впервые в жизни встретил человека, не знавшего, кто я такой, – Джон говорил тихо. – Но все равно видевшего во мне что-то большее, чем обычного незнакомца. Ты была первой, кто увидел меня, а не мой костюм.
– Я за это поплатилась, – ответила Софи.
– Я не хотел, – с нажимом ответил Джон.
Она вовсе не хотела грубить. Нет, медсестра не простила его за случившееся, услышав пару невнятных извинений, сорвавшихся с этих губ… Просто сейчас она понимала, в чем причина. Хоумлендер не был человеком, не хотел им быть, но ждал к себе теплого человеческого отношения. Он – глуп, неимоверно глуп и наивен, будто так и остался тем несчастным ребенком за лабораторным стеклом.
Хоумлендер хотелось получить все и сразу, хотел ощущать себя богом, но чувствовать любовь за то, что он – это он. Медсестре захотелось ударить его, но, пожалуй, своей атакой она может вызвать лишь жалость. Софи тяжело вздохнула, прежде, чем нарушить воцарившееся молчание.
– Как ты будешь относиться ко мне? – спросила медсестра, наконец повернувшись лицом к Хоумлендеру, увидев, что тот горько улыбается своему отражению, что он ищет в стекле что-то.
– Если ты хочешь знать, повторится ли что-то подобное, то заранее я не…
– Нет. Я хочу знать, что ты ко мне чувствуешь, чего ты ждешь от предстоящего, как ты хочешь существовать рядом.
«Что они сказали тебе?» – почти спросила Софи. Ничто не мешало Воут обмануть их обоих, пообещав каждому то, что ему нужно. Мадлен предложила ей интересную вещь. Дабы отвлечь Джона, выровнять его эмоциональный фон, помочь ему с адаптацией, пусть и запоздало, Софи предстоит пожить с ним вместе. Они разделят маленький домик вдалеке от цивилизации, но со всеми ее благами. Стиллвелл уверила, что всюду будут камеры, но Софи-то понимала, что от них не было толку.
– У меня не было семьи, – сознался Джон, он будто стыдился этого факта, потому и не смотрел в глаза девушке. – Я не знаю, что правильно, а что – нет.
– У меня тоже не было, – ответила Софи.
– Тогда, может, это – хороший шанс для нас обоих? – спросил ее Хоумлендер. – Знаешь, понятия не имею, что сказали тебе менеджеры, лучше послушай меня, – на этот раз Джон смотрел в ее светло-серые очи со всем вниманием. – Если ты не хочешь этого, если ты хочешь забыть обо мне, я оставлю тебя в покое.
Софи кивнула, медленно кивнула, понимая, что Джон врет ей. Он будет преследовать ее, следить за каждым шагом, поджидать в темных подворотнях. Он – ребенок, видящий конфетку, и если Хоумлендер не получит желаемое, он начнет истерику. Это понимала Софи, это понимали Воут, понимал и сам Хоумлендер. Медсестра знала, что лучшего выхода у нее все равно нет, да и слова Мадлен об услуге, оказанной всем остальным девушкам… Они цепляли.
– Мне нужно собрать вещи, – девушка старалась говорить медленно, не спешить, скрыть волнение, на которое имела право. – Я переберусь в домик к концу недели.
Джон мягко улыбнулся. Софи почти видела, как с плеч его спал тяжкий груз, как в фигуре Хоумлендера появилась легкость, которой ему так не хватало всего пару мгновений назад. Он потянулся, чтобы обнять медсестру, и Софи заставила себя стоять на месте, покорно ждать, когда же все кончится. Ладони Джона сомкнулись за ее спиной, девушка почувствовала тепло его широкой груди, силу, сокрытую в этом теле.