Правда, искать Альфу мне не пришлось — он сам постучался в мою дверь ранним утром.
— Тая? — спросил он. — Можно войти.
Я как раз сидела в кресле и молча смотрела на зарождающийся день. Пейзаж за окном был прекрасен, но мне почему- то жутко хотелось в горы… Наверное, день опять будет жарким.
Уйдя глубоко в свои мысли, я не сразу поняла, что до сих пор не ответила на вопрос Кирилла Баева.
— Тая? — терпеливо повторил свой стук Альфа.
— Да, Альфа. Конечно, входите.
Дверь открылась, и в комнату вошёл нахмуренный Кирилл Баев. Несмотря на очень раннее время, кто — то уже сильно испортил ему настроение.
— Илья! — рявкнул он, видимо, подгоняя замешкавшегося в коридоре врача. Илья Романович, войдя в спальню, коротко мне кивнул — и молча застыл у двери.
— Этьен вернулся? — вздрогнула я.
— Если бы. — Альфа Баев нахмурился. — Всё значительно хуже.
— Хуже? — я подняла на Альфу недоуменный взгляд. Что может быть хуже возвращения Этьена?
— Он осторожно, но всё же отказался от моего предложения вернуть всё назад, отказался от коттеджа на моей территории — и требует поговорить с тобой наедине.
— Это опасно? — напряглась я. А потом сама же ответила. — Разговор — только предлог… Он уже отказался возвращаться к тому, что было.
Я подняла испуганный взгляд.
— …значит ли это, что…?
Кирилл Баев кивнул.
— Да. Он, скорее всего, потребует тебя. Твоего возвращения в Ангулем.
— Что? — ошарашено протянула я. — В Ангулем?
И в тот же момент отчетливо представила себе как Этьен — всё тот же Этьен, который недавно носил меня на руках в туалет, заботливо кормил бульоном и деликатно заказывал одежду большего размера — он запрёт меня в своём замке, в какой — нибудь из свободных подземелья клеток, а сам пойдет дальше развлекаться с доступными девками.
Сделав ещё один шаг назад, я представила уже другое: не свою жизнь в клетке, а жизнь моего ребенка, для которого Ангулем станет родным домом. Я представила себе свою малолетнюю дочь, бегающую по замку, играющую в одиночестве среди пустых мертвых галерей, и невольно становящуюся свидетельницей всего того непотребства, что творится там — пока её отец, не обращая никакого внимания на «ещё одну самку», будет пытаться слепить сына — наследника с одной из своих горничных.
Я поёжилась от ужасающей перспективы.
— Лучше убейте прямо здесь, Альфа!
Альфа Баев поджал губы.
— Этьен пока не выдвинул прямого требования о твоём возращении. — Баев внимательно посмотрел на меня. — Но я хорошо знаю своего кузена. Да и честно говоря, я бы действовал также.
— Таечка, — подал голос Илья Романович, всё ещё стоящий у дверей. — Я представляю, как вам сейчас трудно…
— Да? — обернулась я к своему бывшему… или опять нынешнему доктору. — Вы тоже были замужем за Валуа?
Пока доктор молча разводил руками, Кирилл Баев несколько раз насмешливо фыркнул.
— Рад, что ты не теряешь чувство мужества, — обратился он ко мне. — Потому что решение будет не простым.
— Я не вернусь к нему, — замотала я головой. — Кирилл Владимирович, вы обещали, что не отдадите меня Этьену!
— Илья? — коротко позвал Альфа. — Обрисуй Тае полную перспективу.
— Тая, вопрос не в том, что наш Альфа собрался тебя «отдавать». Вопрос в том, что тебе надо доносить ребенка — а это практически невозможно без помощи отца. Во время беременности, оборотницы нуждаются в ментальной подпитке отца ребенка. Если Этьен не согласится вернуться сюда на прежних условиях, единственный выбор, который у тебя останется — это либо подчиниться мужу, либо рискнуть беременностью.
— Я бы хотел, чтобы ты знала, — осторожно взял меня за руку Кирилл Баев. — Всё это время мы ходили по тонкому льду. Этьен не из тех, кто стал бы долго терпеть подчинение другому Альфе, пусть даже и другу. А я то и дело ставил ему условия. Сейчас он… расстроен, — Альфа немного замешкался, явно пытаясь смягчить своё выражение, — и не слишком жаждет вступать со мной переговоры.
— То есть… Это всё? — Я прикусила губу, чтобы не расплакаться. — У меня нет выбора?
Альфа Баев немного помедлил.
— Если бы ты была простой девчонкой из моей стаи, я бы так и сказал. — Кивнул Альфа. — Но оборотни, как никто другой, уважают силу духа.
Он усадил меня обратно на стул.
— Семь месяцев — срок, когда эмбрион уже жизнеспособен, — как — будто издалека начал Илья Романович. — Даже человеческие дети, которые рождаются семимесячными, выживают без особых проблем.