Будучи частным лицом, никто, наверное, не хотел бы покупать подобным образом для достижения своих целей, но гели работа требует подобных действий, то человек вполне способен на это, веря, что защищает интересы государства или свои убеждения. Может быть, я в большей степени обладаю способностью отделять личное от общественного, и именно это позволяло мне быть советским агентом. Я никогда не действовал в своих интересах и тогда, когда мои поступки были направлены непосредственно против моих коллег. Хочу добавить только одно: нет ничего хорошего в том, что приходится обманывать тех, кому доверяешь, мне это никогда не нравилось и не доставляло удовольствия. Шпионаж мне представляется печальной необходимостью. Пока существуют конфронтация и соперничество, пока есть армии и угроза войны, шпионы будут необходимы. Конечно, лучше, если это возможно, быть капитаном на мостике, чем кочегаром в трюме. Но оба нужны, чтобы корабль шел вперед. Шпионы подобны кочегарам. Сегодня техника такова, что кочегары не нужны, и я надеюсь, что придет день, когда отпадет надобность и в шпионах.
Скучные, лишенные событий дни в сельском доме в Манпхо складывались в месяцы, а месяцы — в годы. Дни проходили в разговорах, хождении, спанье и очень редко — в ссорах. Мы были в плену уже около трех лет. Иногда, подстрекаемые Филипом Дином и французами, мы начинали голодовку. За этим следовали долгие препирательства с охраной и небольшое улучшение еды или разрешение на несколько ярдов увеличить пространство прогулок. Наши завоевания держались недолго, поэтому всегда был повод объявить голодовку снова.
Чтобы скоротать время, я начал учить русскому Жана Мидмора, используя в качестве учебника «Капитал» Маркса. Будучи способным к языкам, он все быстро усваивал. Нам обоим было приятно, когда после семи месяцев настойчивого труда он смог легко прочесть русский текст.
Все это время мы не могли связаться с родственниками, но однажды нам неожиданно разрешили послать домой записку через Красный Крест. Она должна была быть короткой, по-моему, не больше двадцати слов. Мы все старались уложить в эти слова уверения в здоровье и надежду на скорую встречу. Все, кроме мистера Холта. Он даже не вышел за рамки разрешенного объема и, адресовав письмо в МИД, попросил перечислить с его банковского счета на счет его сестры 50 фунтов на билеты в театр.
Когда в МИД получили записку, то были ошарашены и приняли ее за шифровку, долго ломали голову, что бы это могло быть. Напрасно — письмо значило лишь то, что в нем было написано. Как объяснил мне мистер Холт, он каждый год дарил сестре ко дню рождения небольшую сумму на театральные билеты. Это письмо было единственной возможностью передать ей деньги. Он думал, что тем самым принесет больше пользы, чем просто сообщая, что находится в добром здравии. К тому же из присланных денег она могла сделать вывод о его здоровье сама. Это было типично для Вивиана Холта — человека всегда заботливого и внимательного.
В первые дни марта 1953 года мы узнали, что умер Сталин. Буквально на следующий день исчез его портрет, висевший среди портретов других членов Политбюро в комнате охранников. Наверное, это была первая и самая скорая мера по десталинизации во всем социалистическом мире.
Через неделю, когда мы, как обычно, утром гуляли в маленьком дворике, всем англичанам велели срочно собрать немудреные пожитки. А уже через четверть часа мы ехали в открытом кузове грузовика в столицу. Мы оставляли французов с надеждой на скорое освобождение. Так и случилось через несколько дней.
В Пхеньяне нас поместили в пещеру в горах, чтобы защитить от ежедневных американских бомбежек. К нам присоединились и трое остальных интернированных англичан — епископ Купер, представитель Армии спасения Лорд и ирландский миссионер монсеньор Квинлэн. Последним я бесконечно восхищался. Большой, с красноватым цветом лица и мягчайшим характером, он всегда был приветлив, как бы ни была тяжела жизнь, и готов помочь каждому, кто в этом нуждался. Мне посчастливилось встретить двух людей, которых я почитаю почти святыми. Один из них — монсеньор Квинлэн, ирландский католик, а другой — Дональд Маклейн, английский коммунист.
Через три дня под покровом ночи двое офицеров и четверо солдат повезли нас на грузовике из Пхеньяна в сторону китайской границы. Это было первым этапом обратного путешествия в Англию и началом новой жизни.
Глава седьмая
Транссибирский экспресс Пекин — Москва медленно шел по безлюдным землям, отделявшим Китайскую Народную Республику от Советского Союза, мимо минных полей, проволочных заграждений под током, полос гладко выровненного песка, сторожевых вышек и прожекторов, иными словами, пересекал границу между двумя дружественными социалистическими странами. Из окна купе мы с интересом разглядывали эти мощные укрепления, во мне же они вызывали смешанные чувства: было очевидно, что братство людей наступит нескоро. Полчаса назад мы попрощались с двумя представителями советского посольства в Пекине, оказавшими нам множество дружеских услуг. Они встретили нас на корейской границе и сопровождали в пути через Маньчжурию. Отныне и впредь мы именовались «британской делегацией». У советской пограничной станции Отпор поезд замедлил ход. Меня поразил внезапный переход от Востока к Европе. Когда в 1948 году я летел на Дальний Восток на гидросамолете, то разница между Южной Европой, Ближним Востоком, а затем Индией и Бирмой воспринималась постепенно. Здесь же понадобилось около получаса, чтобы поезд, пройдя по пустынным землям, неожиданно вновь оказался в Европе, быть может, не столь опрятной и процветающей, как Голландия или Англия, но все равно в Европе. Все свидетельствовало об этом: от деревянных домиков с остроконечными двускатными крышами, окнами, задернутыми кружевными занавесками и цветами герани на подоконниках, до высоких светловолосых пограничников и белокурых длинноногих девушек на станционной платформе.
В дверь нашего купе постучали, и офицер пригласил следовать за ним. Он отвел нас в здание таможни и, оставив в длинной комнате со скамьями, попросил подождать. Вскоре он вернулся и позвал мистера Холта. Спустя пятнадцать минут настал черед Лорда из Армии спасения. Мистер Холт рассказал нам, что ему велели показать бывшие при нем дорожные документы и заполнить сложную анкету. Когда Лорд вернулся, пришла моя очередь. Офицер провел меня по длинному коридору в комнату, где работали несколько таможенников и женщин-служащих, а затем через внутреннюю дверь мы попали в маленький кабинет. Навстречу мне из-за стола поднялся мужчина, с которым много позже я встречался близ станции метро Белсайз-парк. Он не представился, а просто сказал, что впредь мы будем работать вместе. Не теряя времени, мой новый знакомый стал обсуждать план нашей первой тайной встречи.
Во время бесед в Манпхо я предложил, чтобы первые подобные встречи происходили в Голландии, мотивируя это тем, что там я бы чувствовал себя более уверенно и в случае чего мог бы быстрее сориентироваться. Теперь мой собеседник сказал, что мои условия признали приемлемыми, и предложил в качестве места встречи Гаагу, назвав один из дней в июле и несколько запасных на случай, если один из нас не сможет явиться. Знаком того, что все в порядке, будет экземпляр газеты «Ниве Роттердамзе курант» за предыдущий день, который каждый из нас должен будет принести с собой. Решив этот вопрос, он сказал мне, что возвращается в Москву тем же поездом и займет купе в третьем вагоне от моего. Если у меня будет возможность ускользнуть от попутчиков, не вызвав ничьих подозрений, и навестить его, то мы сможем лучше познакомиться. Но рисковать я ни в коем случае не должен. На этом наш разговор закончился, и офицер отвел меня к остальным. Когда все заполнили анкеты, нас проводили обратно в наши купе.