Треск одежды — разве ветхие тряпки карлика рассчитаны на размеры нормального человеческого тела?
Тихий стон. Магия — это больно. Полностью обнаженный, дрожащий, испуганный комок плоти.
— С-сильфидин сын, — не без удовольствия повторил Ашхарат фразу, сейчас пришедшую ему на ум.
Привычка повиноваться не изменила Авентро и в прежнем, вполне привлекательном облике. Не взирая на свою наготу, он припустил со всех ног. Остаться рядом с Ашхаратом ему казалось равносильным казни. А так — ну мало ли, что с человеком произошло. Напился, заснул, обокрали, раздели до нитки.
Эту версию он как раз излагал гвардейскому разъезду, когда Ашхарат вошел в двери черного хода кабаре.
Вошел, втянул воздух носом.
— Ну и чем же ты пахнешь, м-м…?
Не договорил. В холл из малой гостиной молча и неторопливо начали выходить девушки. Не накрашенные, гладко причесанные, со следами слез на красивых, но осунувшихся лицах.
Маранжьез шла последней. Чуть ли не силой вытолкнула Рэми, закрыла двери гостиной.
Рэми вздрогнула и подняла голову. Увидела улыбающегося незнакомца. Улыбка, даже чужого, неосведомленного о ее горе прохожего, шокировала вышивальщицу и она, в сотый раз вытерев платком покрасневший нос, передернула плечами.
— Здравствуй, змейка, — сказал незнакомец. — Помнишь Джерарда?
— Джерарда? — пробормотала она. — Вы его ДРУГ?
— Это вряд ли, змейка, это вряд ли.
— Меня зовут Рэми.
— Я знаю, змейка. Мое имя Ашхарат. Запомни его.
С какой стати он так улыбается, и называет ее так странно? Рэми испугалась при мысли, что Джерард, уходя, рассказал своим знакомым про нее что-нибудь плохое. Ну, одну из тех грязных штук, которые, бывает, рассказывают о девушках парни, чтобы похвалиться.
Куда все ушли? Почему она одна?
— Map! — крикнула вдруг отчаянно Рэми. Голос сорвался. — Ма-ар…
— Не услышат, — сообщил Ашхарат, подходя. — Пойдем, змейка. Навестим кое-кого.
И странный посетитель обнял ее за талию, принуждая сделать шаг, и картинка «Холл Кабаре» сменилась, как декорация, вместо нее выехала какая-то ненатурально задымленная местность. Смотреть было очень трудно, походило на болото, посреди которого, как на огромной кочке, полулежал человек, окруженный стайкой животных.
Вид животных рождал желание проснуться, выпить чаю с коньяком и больше не засыпать, а то вдруг опять их увидишь. Вид человека вызывал боль в сердце и дрожь в коленях.
При появлении Рэми и Ашхарата стражи границы исчезли, оставив лишь тающее в воздухе подвывание.
Джерард поднял голову. Он уже думал, что сил отбиться не хватит. И как только стражи отошли, сразу понял, что у него гости.
Ашхарата он ждал. Рэми — нет.
Стало отчего-то стыдно за свой растерзанный вид. Спектакли кончились, моя хорошая. Такой уж я. Смотри.
О да, она смотрела. Еще и как. Взгляд перебегал от перепачканной, изорванной одежды к разбитой губе, от растрепанных, кое-где уже безнадежно перепутавшихся волос — к поясу, намотанному на руку, и пряжке, положенной на внешнюю сторону сжатого кулака наподобие кастета. Разбойник с большой дороги, а не галантный ухажер.
Почему она в черном? Она никогда не носила черное, очень любила синее, и малиновое, много шоколадно-коричневого, но черное… У нее не было ни одной черной вещи.
Такой глубокий темный цвет имеет еще ни разу не стиранный лен.
Что случилось, Рэми?
Вышивальщица поняла его немой вопрос и ответила одними губами: «Хедер»…
Слова, которые вырвались у Джерарда после этой новости, даже Ашхарат не вполне понял.
Рэми сильно покраснела, хотя по сути дела она была согласна с оратором в оценке событий.
Джерард вскочил, шагнул…
— М-м, — с этим легким предупреждающим звуком Ашхарат положил пальцы на шею стоящей рядом Рэми.
Она даже и не почувствовала этих пальцев, настолько невесомым, нежным было касание.
«Убью, — подумал Джерард. — Не спрашивайте как, спросите — когда. Скоро».
— Как ты себя чувствуешь? — участливо, ласково спросил Ашхарат, заглядывая своими глазами потустороннего ящера в переполненные безрассудным бешенством глаза противника. — Я имею в виду, как ты себя чувствуешь, потеряв все? Да, кстати, я забираю принцессу. Неплохая змейка. Все по-честному?
— Зачем — ее? — каким-то пыльным, усталым тоном ответил вопросом на вопрос Джерард. — Она-то что тебе сделала? Гард свидетель, она не имеет ко мне вообще никакого отношения.
— Именно поэтому ваши глаза отражают друг друга, — хмыкнул Ашхарат, — не надо врать магу, Иноходец.
И тут же, практически без паузы:
— А я ее хочу, понимаешь? — ноздри Змеелова раздувались, он даже всхлипнул. — Это ведь так чудесно — чего-то хотеть! Опять стремиться, жить! Но ведь ты же не умеешь ни ценить, ни беречь, а все равно собираешься отобрать?!
Истерика прошла так же внезапно, как и началась, Джерард был не в том состоянии, чтобы оценить актерскую игру, зато нашел еще один повод вспомнить Эрфана.
Отчего ему на жизненном пути встречаются одни сумасшедшие?
— Может быть, поиграть с тобой в выбор? Знаешь, когда я читал ваши священные книги, то уяснил, что ваши боги всегда оставляли человеку право выбора, даже если вариантов вообще не было. Ну, значит так: могу оставить змейку в покое…
Ашхарат осторожно прикоснулся губами к щеке Рэми. У той распахнулись глаза так, словно по щеке проползла сороконожка.
— Требовать твоего самоубийства прямо здесь и сейчас не могу, потому что магия Иноходца предполагает защиту от самоуничтожения.
В беспамятстве обрезанная им самим веревка, там, в замке Эрфана. Это и есть — защита?
— Потому, — продолжил Змеелов тоном лектора, — прошу тебя отдать твое сердце Межмирью. Кстати, почему ты не сделал этого в конце обучения? Твоя ошибка, или учитель виноват? Делаю подарок: обещаю помочь и избавить от боли. В конце концов, передал тебе сердце я. Поспособствую.
— Это и самоубийство для меня равноценны, — сказал Джерард. — Мне не подходит твой «выбор».
Ашхарат обратился к Рэми, убирая второй, свободной ладонью, пружинистые завитки с ее лица:
— Даже маленькой змейке, должно быть, отвратительно ползать по холодному камню. День ото дня в нем будет оставаться все меньше и меньше человеческого, и на исходе Межмирье заберет его насовсем. Или же ты желаешь изведать подобной связи, не теряя никого из двоих? Я пойму. Пара лет не срок, я приду как раз, чтобы ты могла соскучиться и броситься в мои горячие объятия, змейка. Слышишь, Иноходец, — я и так получу все, а ты ничего. Впрочем, можешь честно выполнить свой долг и через труп этой змейки дотянуться до моего горла. Ты дотянешься, Иноходец. Если только захочешь. Или останься рядом с нею — но ведь ты даже не осознаешь счастья, не насладишься до конца. Все через призму Межмирья. Без сердца. С каждой неделей становиться все равнодушнее к ней, тяготиться ею. Да не пройдет и пара лет, как ты целиком погрузишься в уничтожение чудовищ и преступников, бросив ее одну, и даже не вспоминая ее имя!
Змеелов глубоко вздохнул, мечтательно улыбнулся, запустил пальцы в кудри Рэми и с наслаждением вдохнул запах, уткнувшись в прядь лицом.
— Я так рад, что не пришел сюда раньше, — пробормотал он потом. — Не узнал ваших женщин и не успел пресытиться ими. Они такие… Другие! У них мягкие волосы, мягкая кожа, мягкий запах. У них шеи длинные, как у речных птиц. К этим шеям просто тянет. Эй, змейка, он когда-нибудь делал вот так?
Ашхарат ни на секунду не опускал левой руки. Ладонь ласкающе-жестко охватывала горло беззвучно плачущей Рэми, а губы двинулись по шее вверх, туда, где в ухе дрожала и качалась расстегнутая сережка.
Так уж получилось, что жизнь способствовала извращенному и исковерканному развитию в них обоих какого-то качества. Из Джерарда иногда выхлестывала через край страсть к актерству, приверженность эффектам и ритуалам. Из Ашхарата — сверхъестественная, болезненная, но околдовывающая чувственность. И при всем при этом Ашхарат выглядел котенком, который чешет лапой за ухом просто потому, что захотелось. Не преследуя вселенских целей. Без самолюбования.