В конце-концов Джерри ворочался-ворочался, молчал-молчал, да и спросил:
— А может, сразу на Большой Карнавал в Силь-иль-Плене двинем? Главный Приз возьмем!
Где-то рядом тихонечко хмыкнула Вики.
— Не, — зевнул Дан, — это не сможем, конечно, что я, не понимаю…
Джерри понимал, что пора тормозить всеми четырьмя, но не получалось, язык был той мышцей, которая от голода не слабела.
— Отец бы смог, — ляпнул Джерри, переворачиваясь. — Где один раз, там и два.
— Это какой-такой раз? — осведомился Дан, и Джерри услышал, как заскрипели доски под грузным телом.
— Тот самый. Маску Волшебника помнишь? Она ведь была из Силь-иль-Плены. Там клеймо мастера на бархате.
Дан засмеялся.
— Это та тряпочка для подтирки задницы, которую ты, мелкая крыса, зарыл на могиле и думал, что я не увижу?
Кулаки Джерри непроизвольно сжались.
— Вот что я скажу тебе, парень. Шеннон точно стащил эту маску с какой-нибудь знатной дамочки, на что был верно мастер.
И доски вновь заскрипели под откинувшимся на спину Даном.
Джерри не уснул. Ему не хватало воздуха, он вышел во двор, да так и просидел там до самого рассвета.
Тяжелая дневная работа тоже не отвлекла его от настойчивых мыслей. И вечер, когда уже погасили почти все факелы, парень встретил все в том же мрачном раздумье.
Дан, подвыпив, весело напевая, плелся на ночлег. Джерри за пять шагов до двери заступил ему дорогу, оставаясь все же в тени, и звенящим от напряжения голосом спросил:
— Но ведь ты же не откопал ее, так? Дан поискал глазами говорившего и расплылся в улыбке:
— На кой мне она? Мог бы еще рядом и эту лах-худру… цыганскую… прикопать, тож-же мне корролева. Отвали, пацан. Джерри ошибся — вожак был не слегка, а очень сильно пьян.
— Вики знает, что я прав, — тихо ответил парень и уже собрался уйти. — Она знает, что это был Приз.
— И-ки? — Дан изобразил удивление. — А-а… ага. Он-на тебе это сказала, пока ты з-задирал ей юбку… по примеру папаши?
Сытый голодному не только не товарищ, но и не соперник. Наплевав на это, Джерри бросился в драку. Получив по морде, Дан сильно удивился и начал принимать меры.
— Ты ему просто завидовал! — заорал Джерри, и тоже успел отгрести свою затрещину. — Завидовал! Ты ничего не умел из того, что умел он! Ничего!
— По крайней мере, я умел не подставлять в драке спину… И голову! — захихикал пьяно Дан и замахнулся, но промазал.
Джерри остолбенел. Брага, конечно, помощник инквизиции, но настолько? Дан и сам краем ускользающе-хмельного сознания уловил, что проболтался о чем-то важном.
— Что… ты… сказал? — прошипел Джерри. — Тебя же… там… не было… в тот вечер? Не… могло… быть! Это — ты?! Ты, гнида?!
Удар, в который Джерри вложил всю накопившуюся ненависть, опрокинул Дана навзничь.
— Я… всем… расскажу. Ты, сволочь, ты все это время… в одной палатке… за одним столом…
Джерри на мгновение отвлекся — посмотреть вокруг, чем бы связать гада, чтобы не сбежал.
И был тут же ошарашен по голове своим собственным мельничным жерновом.
— Не расскажешь, — харкнул Дан, — мал еще. Драться не научился, а туда же — ябедничать. Никому ты не расскажешь.
Хмель выветрился из головы вожака, и он стоял, злой на весь мир, и на свой язык в том числе. Глупо проболтался — а всего делов-то было, пьяная драка. Разберешь в темноте, кого бутылкой приложишь? Джерри, раскинув руки, лежал без сознания. По разбитому виску стекала черно-красная густая струйка.
— Никак и этот… того? — несколько испугался Дан, но тут парень застонал. — Э-э… живучая порода.
В амбаре надрывно, на весь сонный двор, завизжала недавно опоросившаяся свиноматка.
И тут в голову Дана пришла лучшая за всю жизнь идея.
Норов старика Рос-Альта известен многим, и уж точно известен его крепостным. Суд графский скор и решителен. Приговоры долго не заставят себя ждать, тут не присяжный театр столичный, а единовластное имение.
Ситуация была интересной. Оказалось, что без его, графского, ведома, возле замка жили и кормились всю зиму бродячие актеры. И ладно бы, провина малая, тем более что работали. Но! Сегодня утром один из этих ярмарочных фигляров был обнаружен охранниками в свинарнике! Вон он, валяется, скрученный, связанный, уже и голову кто-то разбил, постарались молодцы. Лучше б они так старались сначала, стерегли. А то вишь, он крышу разобрать успел соломенную, спрыгнув на нее с соседнего дерева, а они очнулись…
— Всех комедиантов вышвырнуть вон немедленно! — издал первый приказ Рос-Альт, так, для разминки.
— Ваше графское, ведь это я поймал вора! — запластался до противности отличившийся бугай, ползая по плитам. — Это отродье желало стибрить свинью вашей милости. Самую породистую! Осмелюсь заметить…
Джерри с кляпом во рту исходил бессильной злобой. По вымазанному грязью и свиным пометом лицу текли слезы ярости. Дан перед графом разыгрывал такой фарс, что просто тошнило. И впрямь тошнило, хорошо его приложил этот ублюдок. А потом память как отрезало. Очнулся — воняет свинячьим дерьмом, свет, голоса вокруг, резкость зрения никак не наводится. Вяжут, тащат…
— Видите, да он вообще сумасшедший, ваша сиятельность. Рехнулся с голодухи! Многие нынче недоедают, время какое, но не опускаются до воровства. У-у… с-скотина!
Дан азартно пнул его. Джерри взвыл от боли и завертелся, стуча ногами, на полу. Пара сломанных ребер гарантирована. Когда же, наконец, его развяжут и выслушают?
— Воровство в столь трудный год должно быть вдвойне наказуемо, — провозгласил граф, и тяжелый взгляд его удовлетворенно обласкал корчащегося, жалкого преступника. — Повесить!
Как повесить?! Даже не выслушав! Сразу — повесить?
Пара солдат легко взяла исхудавшее тело и поволокла прочь.
— Если бы ту лошадку, что хромает, старенькая… — слышал он удаляющийся, умоляющий голосок предателя, — ведь все равно пристрелите, ваша милость, а мы бы уехали с семьею, трое деток у меня крошечных, а женка вновь на сносях. Лошадку… беленькую… Век святого Гарда за вас молить…
«Его белобрысая корова бесплодна, как мои мольбы о справедливости! — мысленно вопил Джерри. — Развяжите меня лишь на мгновение, и я вцеплюсь ему в глотку! Не давайте ему лошадь, не выпускайте его из замка! Я — не вор! Это он! Он врет, он вообще убийца, зачем вы ему верите! »
Не развязали. Бросили в подвал. Ушли.
Подвал был достаточно сухой, и даже имел крошечное зарешеченное оконце под потолком. По свету Джерри пытался считать часы, которые провел в заключении, но от голода и страха мысль путалась, он все время сбивался и либо принимал грязь на стене за тень, либо вообще тучи закрывали солнце. К своему стыду, парень признавал, что все одно не имел бы достаточно сил опять драться с Даном, поскольку предельно ослабел. А ему поверили…. Скорее всего, придурки в охране были пьяны или дрыхли, или и то и другое, Дан втащил его в свинарник, а потом… Ничего не скажешь, легко избавился!
И сумасшедшим обозвал, теперь что ни болтай — кто будет слушать. Труппа уедет, его повесят. Гард и псы, неужели это происходит с ним, здесь, сейчас?
Связанные руки и ноги немного затекли. Джерри огляделся — нет, ну хоть бы соломы в подвале оставили, пожевать, и постепенно начал засыпать. Это был такой полусон-полуобморок, когда явь и мираж очень реалистично переплетаются… Чувство голода не оставляло и в бреду, но хотя бы притуплялось, хотя бы меньше болели перетянутые конечности.
Джерри снился цирк. Большой столичный цирк, каким он его видел еще ребенком. Ему снилось, что он под самым куполом стоит среди огромного количества веревок. Веревки серые, похожие на струйки дыма, но вроде как плотно натянуты. В разных направлениях, хаотично, а не так, как, например, паутина. Джерри совсем маленький, года три-четыре, и отчего-то желает по веревкам бегать. Купол с круглыми окнами, под ногами какой-то дымок, а на арене представление, должно быть, и очень хорошо музыка слышна. Такая обычная, цирковая, бравурная, ритмичная. Джерри очень хочется ступить на первый канат, но тут на пути возникает взрослый и, должно быть, рассерженный, человек. Смотритель? Механик? Акробат?