- Выключи фары! - не открывая глаз, крикнул я.
- Тебе что: жить надоело?!-резко приоткрыв дверцу, высунулся из кабины шофер.
- Куда едешь?
- Куда! В Игринку, куда еще! Ты что, не знаешь, как голосовать? Вот тоже мне, пассажир!
- Некогда тут голосовать...
- А что случилось? - шофер выключил фары.
- Там, пониже, километрах в трех от дороги на нас напали бандиты. Нас было двое... Отсюда до Игринки сколько?
- Километров пять.
- А до Остинки?
- Восемь.
- Поедем в Остинку. Надо срочно позвонить в город. Преступление.
Шофер лихо развернул машину, и мы помчались к железной дороге, к станции Остинке.
Минут через десять мы были там.
Еще через две минуты я был на городском проводе:
- Милиция? Около станции Остинки совершено бандитское нападение на двух художников. Мне удалось вырваться. Одного из преступников я, кажется, узнал. Это их главарь Демид Ниготков. Помоему, он скоро должен вернуться домой. Адрес: улица Нахимовская, индивидуальный дом номер девяносто семь. Он там один живет...
- Так, достаточно! - прервали мое нескладное сообщение.-Ответьте на следующие вопросы...
Из Остинки на место происшествия была выслана оперативная группа из трех человек. Я был четвертым.
В лесу мы разделились по двое.
Уже светало, когда я с сержантом Темкиным на мотоцикле нашел ту низину, где Демид Ниготков со своими сообщниками замыслил совершить над нами физическую расправу. Мы прочесали окрестный лес. Как я ни кричал, Вадим не откликался. Кроме наших этюдников и трех разбитых фонариков, мы тут нашли еще большой целлофановый мешок и какую-то старую, вытертую овчину.
Где Вадим? Что с ним сделали?
К моей огромной радости, утром Вадим появился в Остинке. Он пришел в половине девятого. Был цел, но нельзя сказать, что невредим: его поколотили в лесу-не очень чтоб, а так, для острастки. Пришел он в какой-то странной одежде. На нем были широченные, невероятно мятые брюки, все изодранные, в масляных пятнах. Такой же была на нем и клетчатая рубашка.
Оказывается, бандиты зачем-то провезли Вадима в машине несколько километров в сторону Игринки. Затем где-то в лесу остановились, вышли из машины, коротко посовещались и приказали выйти "на свежий воздух" и Вадиму. Они отобрали у него почти всю одежду - вплоть до майки. А ему великодушно бросили из багажника рваный, мазутный хлам и сказали, что свою одежду он получит только тогда, когда мы рассчитаемся за телеобъектив и фотоаппарат.
Все это было, конечно, странно, непонятно. Их лесная игра в "кошки-мышки" действительно получилась веселой. Вадима они запросто отпустили. И складывалось такое впечатление, что эта дикая компания не такая уж и страшная. Одно было несомненно, что за мной они охотились.
СВЕТ И ТЕНЬ
В тот же день я получил сведения, которые меня удивили.
Когда, оставив Вадима, я показал преследователям пятки, то сделал это не потому, что хотел удрать. Я был убежден, что мой друг интересует компанию меньше всего. Мне надо было с поличным поймать этого Ниготкова, когда он будет возвращаться из остинского леса домой.
На Нахимовской улице у дома номер девяносто семь милицейская машина была в час пятьдесят, то есть минут через десять после моего звонка из Остинки.
Милиционеры не стали у ворот дожидаться возвращения хозяина, позвонили-и через минуту в одном окне зажегся свет. На крыльцо, сначала поинтересовавшись, кто желает его видеть в такой поздний час, вышел... заспанный Демид Ниготков!
Пришлось милиционерам перед Демидом Велимировичем извиниться и пожелать ему спокойной ночи. Улыбаясь, Ниготков, между прочим, сказал, что у него есть основания полагать, что разбудили его по очередному недомыслию Константина Дымкина, страдающего каким-то странным нервным заболеванием. Упомянутый Дымкин, насколько ему, Ниготкову, известно, находится сейчас на инвалидности, и если этот парень еще раз проявит по отношению к нему такую оскорбительную подозрительность и будет привязываться, то он, Демид Велимирович, вынужден будет искать защиту у прокурора.
Я, таким образом, оказался в очень неловком положении. Действительно, мало ли что может показаться нервнобольному! Так что все невнятные претензии к Ниготкову оказывались довольно смешными и со стороны выглядели как примитивная неприязнь или попросту навязчивая идея.
Я не знал, что мне теперь делать.
А может быть, думал я, оставить все это и спокойно уехать на обследование? Нельзя же ведь так - нести с больной головы на здоровую только потому, что тебе так видится да кажется. А вдруг фиолетовый цвет ничего такого и не значит, а даже наоборот,-вдруг этот Ниготков отличнейший во всех отношениях человек? Он преподнес такое алиби, что я некоторое время чувствовал полное замешательство. Там, в лесу ночью, я был уверен, что передо мной Ниготков, а минут через сорок в городе из своего дома на звонок милиционеров выходит заспанный Демид Велимирович Ниготков!
На каком таком транспорте он сумел преодолеть около сорока километров? Да еще лег спать и успел заснуть!
Я отложил поездку в Институт гигиены труда и профессиональных заболеваний Академии медицинских наук еще на два дня и занялся исследованием и совершенствованием своего цветовидения. Мне было понятно, что определенный цвет того или иного человека представлял собой результат сочетания многих особенностей: нравственное кредо человека, его эмоциональное состояние, характер устремлений, воспоминания - все, что создает совершенно неповторимую чувственную гамму личности.
Что зеленоватая гамма означает спокойную доброжелательность, мне уже было известно. Никаких сомнений у меня не осталось в отношении золотисто-лимонного цвета и всех его оттенков. Такого цвета была та красивая девушка, которую я этим летом несколько раз встречал на улицах нашего города и о которой часто вспоминал. Примерно знал я, и что такое ниготковый цвет, в фиолетовой части которого присутствовало состояние депрессии, угрызения совести, а в розовой - возбуждение, лихорадка.
Я часто ходил на нашу фабрику и подолгу разговаривал со своими друзьями и сослуживцами. Почти все охотно рассказывали о своих мечтах и намерениях, о своих успехах. И лишь изредка встречались недружелюбные, сердитые люди, и мне приходилось ретироваться. Но и такие "столкновения" давали ценный материал.
Как-то к вечеру я возвращался с фабрики. День был жаркий. У телефонной станции из душного автобуса пересел в троллейбус. Мне надо было доехать до рынка, чтоб купить всякой зелени, за которой бабушка послала меня еще днем. Вскочив в троллейбус, я увидел у кассы Бориса Дилакторского.
- Ну как, цветотонировщик, успехи? - засиял улыбкой Борис.- Кого еще разукрасил?
- Скоро всех разукрашу,-в тон ему шутливо ответил я.
- Ну и как, оракул, какого я цвета?
- Этакого незрелого лимона...
- Так, значит, при помощи шкалы решил измерять людей?-улыбался Борис.-По клеточкам их?..
- Да почему?! Кто какой есть-такой и есть.
- Оно-то, конечно, так... Но ведь ты. Костя, привязываешься к людям. Лезешь им в душу.
- Нет, я не могу видеть глубоко сокровенное. Очевидно для меня лишь то, что касается межличностных отношений. И ни к кому я не привязываюсь!..
- А к Ниготкову? Рассказывал Вадим, что произошло в лесу... Ударил ты там человека...
- Но на нас ведь напали!
- Все верно. Но ведь оказалось, что это был никакой не Ниготков. Понимаешь, Костя, вдруг в конце концов окажется, что ты по отношению к нему был, мягко говоря, неделикатным. Не в лесу, а так, вообще... Неловко получится... И зачем она тебе, тайна чужого сердца, когда сердце желает быть под розой?
- Что значит "под розой"?
- Есть такое латинское выражение: "sub rosa", то есть "под розой"-в тайне. Тайна любви, например. Святое дело!