— Я... я не могу, Бёрг.
— Но почему? — обида заплескалась в глазах парня. Он отпустил мои руки, слегка отшатнулся, но не отошел и с колен не встал. — Мой зверь чувствует, что ты зависима от моей силы, что ты приняла меня, как защитника, что ты, в конце концов, испытываешь ко мне теплые чувства! Так, ради всех Богов, почему ты отказываешь мне?! — мои слова взволновали, раззадорили его. Хотя, правильнее сказать, раззадорили медведя внутри. Наверное, именно это в моем подсознании делало его настоящим мужчиной — реальная сила и возможности. Тем временем глаза оборотня стали несколько больше, почернели, лицо покрылось жесткой, острой шерстью. Я вздрогнула, но, не подав виду, что испугалась, решила пойти на компромисс:
— Я клянусь тебе Силой, что не буду встречаться и спать ни с кем другим, — что ж, зато меньше слухов и предрассудков, — и клянусь, что если — ЕСЛИ, — мы полюбим друг друга к концу этого года, то я выйду за тебя замуж, — не обращая внимания на потрясение в его глазах, продолжила говорить, словно испугавшись, что он меня остановит, — но ни минутой раньше. Я хочу искренности, понимаешь?..
Над моей головой словно разбили вазу — треск, какие-то иголочки в висках, а затем вспышка лилового света. Бёрг одарил меня задумчивым взглядом, затем встал с колен. Мой взгляд — ошеломлённый, испуганный, — зацепился за его запястье, на котором теперь переплеталась фиолетовая вязь какой-то татуировки. Непонимающе посмотрела на свою руку: на моей руке проступила похожий "браслет".
— Что это?..
— Магия приняла наши клятвы, — охотно пояснил Медведко. Признаки оборота исчезли, из-за чего добродушный вид оборотня вернулся к нему. — Теперь, как только пройдет год, эти браслеты станут брачными. Или, — поймав мой встревоженный взгляд, добавил парень, — исчезнут навсегда. Но знаешь, принцесса, я не отпущу тебя. Прости.
И ушел, оставив меня одну в доме.
Эмоции били через край. Это слишком! Я рассчитывала на тихую жизнь, на обычный год в этом мире! Я думала что, в конце-то концов, меня не станут донимать мужчины!
И тут же проматерила саму себя. Надо было просить внешность старухи. Или, что еще лучше, мужчины! Тогда не было бы проблем! Привыкла быть дурочкой — играй до конца и не плачься. И не смей себя жалеть, Зарина Львовна! Слишком звериное у тебя имя, чтобы сопли распускать. Так что суем свои душевные переживания в топку, разжигаем огонь страстей и отрываемся этот год, чтобы оставшуюся жизнь на Земле нянчить внуков и, дай Бог, правнуков.
Успокоившись, убралась, умылась и легла в постель. Она была отрезвляюще холодной, но, полежав от силы пять минут, я уснула.
Снилась мне белизна больничной палаты. Мое настоящее тело, тело Зарины Рысковой, лежало, утыканное трубками и иглами. Прибор отчислял пульс — тихий, но ровный. Рядом с кроватью сидел бледный, словно мука, муж. Я слышала, как он шептал о том, как нервничают дети. Какой у нас прекрасный внук. О доме, о моей маме, о компаниях, которые он успешно объединил и, что удивительно, назначил нас двоих руководителями. Но отчаяннее всего он просил меня очнуться. И я очнулась. Но, увы, не на Земле...
— Как дела, дорогая Зарина? — весело мне улыбался белобрысый мальчуган с золотым лавровым венком на голове. Бог, который вырвал меня из тела. Который подписал меня на весь этот хаос, бедлам и кавардак. Или это одно и то же? Не важно!
— Твоими-то стараниями как у Скруджа Макдака! — взбешенно прошипела я, едва не срываясь на крик.
— Богато и сыто? — довольно улыбнулся бог без царя в голове, не замечая моей ярости.
— Нервно и выматывающее! — в ответ рявкнула я и села на пол, устало потирая лицо ладонями. — Слушай, а ты можешь сделать так, чтобы все видели меня уродиной? Вот чтоб и в памяти тоже страшной-страшной была, — и вскинула на него глаза, в которых засияла надежда.
Бог видимо понял, что не совсем хорошее у меня настроение, и присел рядом. На его лице появилась гримаса сочувствия и — что удивительно! — даже вины:
— Прости, но нет. Богам запрещено открыто вмешиваться в ход игры. А изменение твоего облика и влияние на память окружающих это очень грубое нарушение. Я проиграю, а ты умрешь без права на перерождение в этих двух мирах.
Я вздохнула. А затем зацепилась за вспыхнувшую идею, как утопающий за соломинку.