– Да, высота значимая, – согласился я. – Будь тут война, то много народу за неё полегло бы. Но у нас война другая. Предельно локальная.
Постепенно проехали то место, где зоркая Раиса заметила свет от колонны. Остались считаные километры до лагеря американцев. Я начал немного нервничать. Максим, сидящий за рулём, само спокойствие. С виду, по крайней мере.
Лагерь выглядит, как и прежде, только количество Хамви и палаток поубавилось. Нас заметили, когда ехать осталось километра полтора. Заметили и забегали. Запустили Страйкер и взяли на прицел минимум пяти пулемётов, одной пушки и ПТУРа.
– ПТУР… – мечтательно сказал Максим. – ПТУР нам не помешает…
Я посмеялся:
– Если во владение, то да, не помешает. А если выпущенный по нам, то на фиг он нужен.
На крышу УАЗа был заранее установлен белый флаг, и стрельбы не последовало. Клон Дольфа Лундгрена вышел нам навстречу безоружный. Когда до него осталось ехать метров десять, жестом показал «тормози».
– Ну что, Никитос? – Максим через силу улыбнулся. – Пошли, поговорим…
Мы вышли из машины. Минимум два десятка стволов смотрят на нас с разных позиций. Даже пискнуть не успеем, если стрелять начнут. Переоценивают возможности двух безоружных.
– Переговоры? – по-английски спросил Дольф, когда мы подошли к нему.
– Они самые, – ответил я.
– Пошли за мной, – сказал он и направился к самой крупной палатке.
Шагая, я осматривал временный лагерь и его обитателей. Компания разномастная. Чёрные, белые, жёлтые. Одним словом, сброд!
Для переговоров палатку уже приготовили. Освободили от всего лишнего и поставили четыре стула. Не угадали. Один лишний.
Дольф сел на стул, вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. Курит он красный Winston. Максим закурил в свою очередь. Тоже Winston, но синий.
– Что с моими людьми? – тихо спросил Дольф.
– С какими именно? – вопросом ответил я.
– Двоих вы убили, а Сайласа захватили, – начал перечислять Дольф. – На разведку я отправил девять человек. Вместе с Сайласом получается десять. Кто из них жив?
– Живы восемь, включая Сайласа, – ответил Максим. – Двое из отправленных девяти разведчиков мертвы.
Дольф задумался и начал разглядывать уголёк сигареты. Резко посмотрев на меня, рявкнул:
– Какого хрена вам от нас надо?
Я начал смеяться. Это ввело Дольфа в ступор. Ступор постепенно сменился удивлением. Затем удивились мы.
– А ведь я тебя знаю! – воскликнул Дольф на ломаном русском. – Знаю тебя, солдат!
Я сделал кислую мину и посмотрел на Максима Ефименко. Он пожал плечами и выражением лица дал понять: «А я что? Не меня ведь знает, а тебя!».
– Ты воевал в Сирии, – продолжил говорить Дольф. – Ты был солдатом Российской армии. Пальмира! Не помнишь?
Я медленно покачал головой. Не помню его. Не было его там. Такого человека я точно бы запомнил!
Дольф вскочил со стула и резким движением сорвал с накачанного тела футболку. Повернувшись к нам спиной, замер.
Ранение у него серьёзное было. Осколок, не сомневаюсь, что это был именно он, вошёл в бок чуть ниже лопатки, пропахал как мышцы, так и рёбра, а затем вышел наружу и улетел в неизвестность. Врачи, собирая Дольфа, вспотели неоднократно. И как, спрашивается, смогли собрать?
– Не вспомнил? – спросил Дольф и снова надел футболку.
Я вспомнил. Март шестнадцатого года. Сирия. Пальмира. Тот самый замес, в котором получил ранение.
Дольф воевал за одну из группировок. Наёмник-швед. Тогда он был на порядок здоровее и вечно обвешан оружием, огромным количеством гранат и запасных магазинов. Терминатором его называли. Сходства с актёром Дольфом Лундгреном не было. Лысый был, потому что жарко. Носил очки и огромную бороду. По-русски говорил точно так же, как и сейчас. Достаточно хорошо.
Подразделение, в котором был Дольф, относилось к силам Тигра. Лютый был взвод, как помню. И накрыли их люто. Мы тогда держали коридор, чтобы помочь силам Тигра вытащить подразделение Дольфа из глубокой задницы. Благодаря поддержке с воздуха, которую оказали наши ВКС, удалось шугнуть боевиков.
– Нас привезли в ваш лагерь, – заговорил Дольф. – Семеро тяжелораненых, среди которых был я. Лежал на каком-то столе под открытым небом и орал. Потом мне сделали укол, и я прекратил чувствовать боль. Ты проходил мимо, остановился, посмотрел мне в глаза и что-то сказал. Я не запомнил тебя, но запомнил твои глаза. Что ты сказал мне, солдат?
Я закрыл глаза. Я помню, что сказал этому наёмнику. Хорошо помню.
– Что ты сказал мне, солдат? – повторил вопрос Дольф.
Я открыл глаза и тихо ответил:
– Я сказал: терпи, викинг, Вальхалла ждёт тебя.
На лице Дольфа появилась улыбка, и он воскликнул:
– Рано ты меня в Вальхаллу отправил, солдат! Я выжил!
– Вижу, что выжил, – усмехнулся я. – Живучий ты. Уникально живучий.
– Там лёгкие видно не было? – тихо спросил Максим.
Я кивнул:
– Там много чего через такую дырень видно было. И сердце, и лёгкие. Жутко…
– Я два года в больнице провёл, – решил закончить рассказ Дольф. – Сперва в Сирии, потом в Германии, потом в США. Был богат, а стал беден. Хорошо, что жив остался. Перестал воевать, но война сама нашла меня. Ты нашёл меня, солдат!
– Да нужен ты мне больно, – отмахнулся я.
– Где я? – злобно спросил Дольф.
– Тебя же Адам зовут? – вопросом ответил я.
Он кивнул.
– Никита, – представился я и протянул ладонь. Максим не растерялся и сделал то же самое.
Адам, смутившись, пожал нам руки и представился в свою очередь:
– Адам Олаффсон.
– Да знаем мы, как тебя зовут, – отмахнулся Максим. – Мы про тебя много чего знаем. А вот ты про нас совсем ничего. И мы для тебя, Адам, в данной ситуации три в одном. И Бог, и Ева, и Змей-искуситель. От того, что мы решим, зависит твоя дальнейшая судьба, Адам. И судьба всех твоих людей.
– Я не понимаю… – пробормотал Олаффсон. – Зачем мы вам?
Я решил спросить:
– Скажи мне, Адам, как ты стал такой скотиной? Девушки и дети… Есть в тебе хоть капля святого?
Он смутился и опустил взгляд. Тихо ответил:
– Мне были нужны деньги… я не знал, что всё будет так… обманули…
– Видишь? – спросил я Максима и сам ответил: – Обманули!
Посмотрев на Адама, я потребовал:
– Давай, сын божий, рассказывай. На русском языке рассказывай, чтобы нас наверняка не слышали. Рассказывай, как такой, как ты, в столь глубокой попе оказался. А мы послушаем. Переговоры штука тонкая. Договориться с нами тебе всё равно придётся.
– Последний год я не жил, а существовал, – с тоской в голосе продолжил рассказывать Адам Олаффсон. – Раньше купался в деньгах и ни в чём себе не отказывал. Я ведь удачлив. Был удачлив… Война в Сирии меня потрепала и лишила всего. С шестнадцатого года началась новая жизнь. Точнее, борьба за жизнь. Порой жалел, что выжил. Профессиональный наёмник, ставший никем. Поверите, что у меня до Сирии не было ни единого ранения? Ни царапинки!
– Везучий, сукин сын, что сказать… – пробормотал Максим.
– Всё потому, что я потомок викингов! – с гордо выпяченной грудью воскликнул Адам.
– Хуикингов ты потомок, рожа шведская, – с вызовом сказал Максим.
Я начал смеяться. Хуикинги! Ни разу не слышал о существовании такого народа. Интересно, в каких краях они обитали?
– Сомневаетесь в моей родословной? – нахмурился Адам.
– Да клали мы на твою родословную, швед, – сказал я. – Вы, шведы, к викингам зря себя относите. Историю поучи и поймёшь. Похожи, не спорю. Но не все. И, вообще, забудь, кто ты. Ты в новом мире, и жизнь начинается с нуля. Уяснил?
Адам, хмурясь, продолжил рассказывать:
– В определённый момент, около года назад, на меня вышли серьёзные люди и предложили хорошую работу. Жил я тогда в Сиэтле и работал охранником в баре. Вышибалой, точнее. Увидев десять штук баксов, не думая согласился и через месяц был на восточном побережье США, на одном из островов. Хорошо охраняемый остров, на котором мыши без ведома охраны не бегают. За огромные деньги готов был тренировать хоть папуасов. Пришлось тренировать преступников. Лучше бы были папуасы. Те хотя бы не такие агрессивные.