– Знакомый! – Боков измеряет шагами пространство маленького домика. – Знакомый, сука! Никитос, как такое возможно? Как ты мог встретить знакомого? Это точно правда?
– Я свидетель, – спокойно сказал Максим. – Этот швед, Адам Олаффсон, реально знает Никиту.
– Я его тоже знаю, – неожиданно заявила Раиса. – В Сирии встречала. Он просто не помнит меня.
Я округлил глаза и воскликнул:
– Ты меня знаешь?
– Не сразу вспомнила, – ответила она. – А когда вспомнила, решила не говорить. Ты тогда только прилетел в Хмеймим, а я улетала. Мы видели друг друга всего лишь раз. У меня не только хорошее зрение, но и память отличная.
– Я на свою тоже не жаловался… – пробормотал я и задумался. Нет, Раису я не помню. Хмеймим помню. Народу там было уйма, и вряд ли удастся вспомнить хоть кого-то, с кем довелось встретиться глазами. Таких людей не запоминаешь…
– Так и будете офигевать от нашего рассказа или начнёте обдумывать план действий? – поинтересовался Максим, смакующий чаёк под дым тлеющей сигаретки.
– Это точно не кидалово? – с сомнением спросил Боков.
– Пятьсот нас, – ответил я. – Блефовали хорошо, и Олаффсон купился. Боится он.
– Жаль, что нас не пятьсот… – пробормотал до этого молчавший Бодров. – Даже не пятьдесят.
– Мы должны атаковать их, когда этот швед подаст сигнал? – спросил Зубарь, похожий на статую, подпирающую дверной косяк.
– Да, – кивнул я. – Сперва они начнут своими силами, а затем подключаемся мы. Наша задача приблизиться к лагерю как можно ближе, при этом абсолютно незаметно.
– А тепловизоры? – захлопал глазами Боков. – О тепловизорах ты подумал?
Я кивнул:
– Подумал, и проблем с ними не будет. Адам и его парни будут дежурить всю ночь. И ещё человек десять зеков с ними. Тепловизоры будут только у парней Адама. Ну и на транспорте они имеются.
– Всё так славно, что блевать хочется, – сквозь зубы сказал Зубарь. Прекратив подпирать косяк, он подошёл ко мне и спросил: – Чем закончились переговоры? Что такого этот швед скажет зекам, что они будут молча ждать утра?
Я ответил, глядя Зубарю в глаза:
– Он скажет им, что утром мы начнём наступление и перебьём всех, кто не захочет сдаться. А также он скажет им, что помощь уже идёт. Обнадёжит, так сказать.
– А если этот сброд решит по-своему? – спросил Боков. – Если они перебьют Адама и его парней ещё до ночи? Что тогда?
– Такой вариант имеется, – ответил Максим. – Будем полагаться на везенье и русское авось. Повезёт и обойдёмся малой кровью. Не повезёт, тогда крови будет много. У нас другого выхода нет…
План действий мусолили до темноты. Так мусолили, что даже мне он начал казаться бредовым. Впрочем, бреда навалом. С самого начала и, похоже, до самого конца. Удача нам не помешает. Она нужна нам как никогда раньше. Что сейчас, что в скором будущем. Проблемы мы себе нажили нешуточные. Надо их разгребать.
Глава 13
– Лиса на позиции, – доложила Раиса. – До лагеря метров триста, не более. Отлично просматривается большая часть часовых. Один заметил меня в тепловизор и замешкался. Повезло, что не запаниковал. Хотела снять.
– Парней шведа и заключенных различаешь? – спросил я. Рядом лежат Бодров и Мусин. Оба осматривают окрестности. Жаль, что у нас нет тепловизоров. Они есть только у Раисы и Бокова. Первая уже на позиции и готова в любую секунду открыть снайперский огонь по лагерю. Второй с противоположной стороны лагеря осматривает окрестности на предмет присутствия зверья. Опасно!
– Различаю, и при этом отлично, – ответила Раиса. – Мало того, что экипированы они по-разному, так и ходят иначе. Военные, пусть и наёмники, всё-таки обучены. Сброд он и в Африке сброд.
– Мы выдвигаемся, – тихо сказал я в эфир. – Раиса, следи за лагерем.
Мусин и Бодров одновременно поднялись и, пригибаясь, пошли в сторону лагеря. Я отправился следом. До лагеря около километра. Метрах в ста от нас залегли Нугуманов, Кузнецов и Осипов. Ещё в ста метрах на позиции находится Зубарь с двумя своими бойцами. Всего таких групп восемь. В каждой по три человека. Только Раиса действует в одиночку и уже несколько минут находится на позиции.
Проснулась рация:
– Я вижу, как сужается кольцо, – сказал Боков. – Кольцо – это мы. Если в тепловизор посмотрит хотя бы один человек из лагеря, то нам крышка. Одного Хамви хватит, чтобы перестрелять всех нас.
– Нас уже давно заметили, – сказала Раиса. – Наёмники шведа слишком нервничают, если приглядеться. Хорошо, что не пьют. Часовые из заключённых пьют. Парочка шатается и стрелять точно не способна. Разве только в небо. Еще трое тоже скоро до кондиции дойдут. Четверо не пьют и, кажется, понимают, что ситуация хреновая. Нервничают сильно, но пить не собираются. Один постоянно за кострами следит. Видите, как хорошо горят?
Никто не ответил. Двадцать четыре человека медленно идут к лагерю. Через час Олаффсон и его парни должны приступить к уничтожению зеков. Как только те поймут, что происходит, Олаффсон выстрелит в небо из ракетницы. Думаю, что мы поймём всё гораздо раньше, и затея с ракетницей лишняя. Пока всё по плану.
– Наблюдаю движение у одного из автобусов, – встревоженно доложила Раиса. – Один из заключённых выводит на улицу двух девушек. Жду.
Мы продолжили идти, ожидая ответа от Раисы.
– Один из парней Олаффсона подошёл к заключённому, – продолжила докладывать она. – Ведут девушек в сторону… Ведут… Остановились…
– Что делают? – спросил Боков.
– Отхожее место, – сказала Раиса. – В туалет захотели. Отбой тревоги.
До лагеря осталось с полкилометра. Я скомандовал остановиться. Возражений не последовало.
– Я в дерьмо наступил… – недовольно пробормотал Кузнецов.
– Эфир не засоряй, дурачок, – сказал Боков. – И гляди лучше, чтобы такого не повторялось.
– Так ни хрена не видно же! – развеселился Булат Мусин и начал вещать в эфир: – Дерьмо – меньшее, во что можно наступить. Главное, в нору кротогрыза не наступать. Отхреначит ногу, и усё, считай, калека.
Протянув руку, я забрал у Булата рацию и попросил:
– Мусин, громкость убавь. Ночь как-никак. Слышимость хорошая.
– Не услышат нас, – ответил Булат. – Там костры горят, часовые ходят. Кузнечики то и дело стрекочут. Нас и в ста метрах не услышат.
Переговоры прекратились. Все ждут. Эта ночь, в сравнении с предыдущей, светлее. Ненамного, но товарищей в пяти метрах разглядеть вполне реально. Лучше бы ночь была как вчера. Безопаснее.
Совсем рядом заработала трещотка. Солидно так затрещала, словно счётчик Гейгера. Местные кузнечики активизировались. Старожилы говорят, что это к хорошей погоде. Местные кузнечики от земных почти не отличаются. Есть покрупнее, а есть помельче. Расцветка тоже разная: зелёные, жёлтые, коричневые и даже чёрные. Трещат только ужасно.
Бодров протянул руку в сторону, и кузнечик замолк. Темнота для насекомого не помеха. В отличие от земных, местные кузнечики ночью не спят. На Земле ночью стрекочут сверчки. Здесь сверчков я пока не встретил.
Переместившись метров на пять вперёд, кузнечик снова затрещал. Саша Бодров устало вздохнул и, перевернувшись на спину, расслабился.
– Кто такой кротогрыз? – спросил я у Булата.
– Зверь такой. Размером с кролика, но живёт в земле. Родственник земного крота. Хищник. Грызёт всё, что встречает на пути. Если полезешь рукой в его нору, то моргнуть не успеешь, а от руки одна культяпка останется. Я однажды монтажку в нору кротогрыза сунул…
Булат замолчал. Прошло секунд пять. Первым не стерпел Бодров и зашипел:
– У Нугуманова привычку взял? Говори, что с монтажкой стало. Неужели перегрыз?
– Да, давай говори, – поддержал я.
– Не перегрыз, – тихо ответил Булат. – Но покусал изрядно. Потом металлической стружкой в туалет ходил и плакал…
Мы продолжили идти. Медленно и осторожно, вглядываясь в темноту и стараясь не глядеть на огни лагеря. Костры теперь видны отчётливо. И люди, разгуливающие в их свете.
– Один из зеков вытащил из палатки фонарь! – резко сказала Раиса. – Всем лежать!
Я упал первым и вжался в траву. В метре впереди лёг Булат. Саша секундой позже лёг рядом со мной.