— Как ты чувствуешь себя, Соня? — спросил я.
Они печально засмеялась.
— Не лучше, чем ты, Роджер. Хуже ему.
— Или лучше, — ответил я, — наверное, в этом мире нужно быть сумасшедшим, чтобы выносить его.
Соня ничего не ответила.
— Как ты оцениваешь его душевое состояние?
— Я не психиатр, — сказала она, — вероятно что-то вроде деменции прекокс, кататонии — форм проявления шизофрении. И я не могу ему помочь, это самое ужасное.
Я подумал: Какие у нее заботы. Есть вещи, которые более ужасные. Я сказал прямо: «Ты знаешь, что мы никогда не вернемся на Землю? Чи рассчитал».
— Я знаю это, — сказала она, — он сказал мне это.
Соня показала на спящего Дали Шитомира.
— Мы отдаляемся все дальше от Земли. Значит оттуда не нужно ожидать никакой помощи.
— Возможно нас тем временем услышали, Роджер.
— Нет! — сказал я, эти маленькие передатчики нельзя услышать. Все подходит к концу, Соня, постоянно подходит к концу.
— Возможно, — сказала она и посмотрела на меня беглым взглядом.
Я даже смог улыбнуться, произнося слова: «Больше никакой надежды, Соня, никаких возможно. Больше нет смысла надеяться. Что до меня, пусть каждый делает то, что считает правильным».
Я вылез оттуда и забрался в сад.
У телескопа стоял Гиула.
— Ну, Стюарт? — сказал он.
— Ты уже обнаружил корабль спасателей?
— К сожалению нет, если бы наш ящик так не трясло, можно было бы наблюдать лучше. Какой у нас месяц?
— Все еще ноябрь, Гиула, но возможно наши часы идут неправильно.
— Я тоже так думаю, — сказал он, — у меня такое чувство, словно мы уже несколько месяцев в пути.
Я хотел было сказать ему правду столь же безжалостно, но я знал, что бы за этим последовало.
Я не смог оставить его без последней искорки надежды. Я выбрался оттуда и закрылся в своей кабине.
Двадцать восьмое ноября
В соседней каюте тяжело дышал Чи. Он отчаянно совершает усилие над экспандером, каждый день, неделю за неделей. Соня тоже тренируется и даже Шитомир. Лишь Гиула и я забросили гимнастику. Гиула нашел новое занятие. Он сидит рядом с приемником и пытается принять радиопередачи. Порой до нас действительно доходит что-то, похожее на музыку. Шорох и треск, а между ними отдельные звуки.
Чи и я в последние дни еще раз отчаянно пытались, извлечь передатчик и найти источник неисправности. Это было безнадежно, и даже если бы нам удалось устранить помехи — не было антенн. Когда поставили все снова на место, Чи сказал, что мне следует через два-три дня повторить всю процедуру с Гиулой. Гиула, который услышал этот совет, крикнул: «Чи, пока что на борту с ума сошел только один человек. Возможно, скоро и мы все последуем его примеру. К чему это баловство? Сборка, разборка, сборка, разборка — передатчики сдохли, ты думаешь, я найду неисправность?»
— Нет, я так не думаю, — ответил Чи, — но если ты не хочешь сойти ума, тогда найди себе занятие. Ты либо пялишься в иллюминатор либо пытаешься послушать радио. Мы должны что-нибудь делать, мы должны заняться чем-нибудь. По мне, делайте, что хотите, рассчитывайте что-нибудь, читайте, рисуйте, что ли, но делайте что-нибудь.
— Я не могу ни рассчитывать ни читать, — сказал я, — я могу думать только о Земле, больше ни о чем.
— Вы все когда были в барокамере, — сказал Чи. — Самое худшее там — бездействие, на которое осуждают. Там, как и здесь, недостает работы. Поэтому мы должны найти работу.
— Но в ней должен быть смысл, — возразил Гиула, — то, что ты предлагаешь, бессмысленно. И сравнение с барокамерой не подходит. Это происходило на Земле — однажды двери открывались…
— Они и здесь однажды откроются для нас, пока этот момент не наступил, мы должны занять себя чем-нибудь.
Гиула пожал плечами.
— Работать — над чем и зачем?
— Содержание человеческой культуры — работа, — прочел лекцию Чи — Прежние знатоки латинского языка прекрасно это понимали, потому что глагол «cultura, colere» обозначает ничто иное, как пасти, обслуживать, обрабатывать, застраивать — то есть продолжительно заниматься какой-либо деятельностью. Не работать — значит идти на дно от отсутствия культуры. Мы здесь не можем валить деревья или ухаживать за садом, значит мы должны заниматься чем-нибудь другим.
17