Гиула с ужасом посмотрел на него, на его лицо показывало неуверенность. Но затем он освободился от стенки и ни говоря ни слова исчез в своей каюте. Мне было очень жаль, но я знал, что было бессмысленно уговаривать его.
— Больше не волнуйся о нем, — сказал Чи, — возможно, он еще образумится. Он должен в одиночку справиться с этой проблемой.
— Он не образумится, Чи. В нем поддерживала жизнь лишь твоя надежда.
Я содрогнулся от мысли, что Гиула мог бы сейчас проглотить ампулу и умереть через несколько мгновений. Разве я не обязан был бы помочь ему, как самый старший на борту? Но Гиула был не ребенком, и пребывание в этой преисподней ничего общего не имеет с мужеством и трусостью. Логика оправдывала его. Жизнь только тогда имеет смысл, когда есть ради чего жить. Ради чего на здесь жить?
Тридцать первое декабря
Я не могу попасть к нему, он заперся. С десяток раз я попытался поговорить с ним. Ответа не было. Он уже сделал это? Я поговорил об этом с Чи. Мы хотели подождать несколько дней. У меня угрызения совести. Не должен ли я был отговорить его от его намерения? Сегодня утром Соня как-то странно посмотрела на меня. Мне показалось, что на ее лице читался упрек и сказал: «Почему ты смотришь на меня, Соня? Мы все будем виноваты, если он решится. Он, в конце концов, не маленький…»
— Я не упрекаю тебя, Роджер, я смотрю на тебя по другой причине. Ты в последнее время смотрел на себя в зеркало?
Я провел рукой по своей бороде. За исключением Чи, мы с момента катастрофы больше не брились. Но Соня имела в виду вовсе не мою бороду. Когда я посмотрел в зеркало, я испугался. Мои темные волосы стали совершенно седыми.
Передатчики в капсулах уже давно больше не работали. Но это было нам уже безразлично. Все стало неважным. Только Чи делал вид, словно возвращается обратно на Землю. Меня уже давно раздражало, что он регулярно брился; сегодня я застал его за тем, как он шлифовал ногти на пальцах.
— Твоя чистоплотность кажется мне несколько чрезмерной, — сказал я, — рядом лежит Гиула, а ты занимаешься гигиеной.
Он не хотел, чтобы ему мешали. Чи был постоянно занят делом и делал вид, словно мы еще были для чего-то полезны.
— Почему ты, черт возьми, делаешь это? — с горечью спросил я. — Ты хочешь поиздеваться над нами?
— Нет, — серьезно ответил он, — я не хочу издеваться над вами, Стюарт. Подобные занятия напоминают мне о том, что я человек. Я не хочу лишиться памяти об этом.
Порой я ненавижу его с его моралью и спокойствием, выставленным напоказ. Я хотел пойти к Соне, чтобы поговорить с ней об этом, она была возле каюты Гиулы.
— Гиула, — шептала она, — открой мне, я должна с тобой поговорить, будь разумным, Гиула…
— Он еще не сделал это? — спросил я.
— Я не знаю, Роджер. Это ужасно. Он не движется.
— Тогда пусть провалится в ад!
— Гиула, — снова умоляла Соня, — ответь хотя бы. Сегодня тридцать первое декабря, наступление нового года. Я кое-что приготовила…
Она отчаянно посмотрела на меня, когда не услышала ответа.
— Что за жизнь, Роджер, что за жизнь!
— Да, что за жизнь, — повторил я, — а Чи занимается гигиеной. Что ты приготовила, Соня?
— Ничего, — сказала она, — если он не выйдет…
Она не закончила свою фразу.
Я поплыл в лабораторию и прижался лицом к иллюминатору. Звезды, везде звезды, так же бессмысленны, как звезда, которая была нашим миром. Высоко над нами был ОН, светящийся ярким светом — Рай. Боже, если бы я мог еще раз ступить на него, один единственный раз. Сейчас они сидели на Земле собравшись вместе, встречали Новый год. Сейчас где-нибудь оркестр играл заключительную часть Девятой симфонии — «Радость, прекрасная божья искра…»
Я сжал зубы. Не думай об этом, Стюарт, каждая мысль об этом пустая трата времени.
Как же глубоко в нас сидело земное сознание. Оно никогда не покинет нас.
В кабину забрались Чи и Соня.
— Надеюсь, Новый год будет более благосклонным к нам, — сказал Чи.
— Конечно, — ответил я, — он начинается с похорон.
В люке напевал Паганини.
— Что вы здесь все столпились? Это вы называете празднованием Нового года? Я хочу пить вино. На Земле сейчас все пьют вино.
— Мы не на Земле, — сказал я. — Гиула умер, Паганини. Теперь молчи.
Он ухмыляясь посмотрел на нас и направился к выходу. Чи загородил ему проход.
— Ты останешься здесь, ты уже один раз кое-что устроил, когда тебе не вина.
— Я не хочу ничего устраивать, — заверил Паганини, — я хочу продолжить работу. Жаль, что у нас нет крыльев, я сейчас дал бы такой новогодний концерт, которого вы еще не слышали.