к кому-то из подчиненных.
Ворота заскрипели, медленно открываясь, яркий свет прожектора бил в глаза, отчего
видимость происходящего внутри утрачивалась. Диспетчер, впустив вовнутрь, велел идти
на свет, затем приказал остановиться. Прожектор потух, из окошка в сторону длинного
коридора, по которому они шли, смотрел электропулемет. В случае сопротивления
потоком заряженного электричества, парализуя противника или полностью испепеляя его, будет открыт огонь на поражение. В стенах коридора были вырезаны ячейками камеры
хранения вещей, запрещенных для проноса, здесь они временно хранились, забрать их
можно было покидая город. По правилам обязательное пребывание в городе составляло
сутки. Торговцам, закупившим товары, приходилось ждать целые сутки, ночуя в
отведенных для посетителей города местах. Любой мог покинуть город после пребывания
в нем двадцать четыре часа, если, конечно, не было желания задержаться подольше.
Человек в маске с цифрой девяносто восемь на груди и спине, в черном одеянии с
автоматом на плече регулировал движение направо и налево. Рядом с ним стоял стол, здесь велся журнал учёта, в него записывалось время, количество людей проходящих в
город и номера ячеек, в которых будут храниться оружие и часы с отсчетом времени от
первого и второго часа по Эпилегату.
— Вам сюда… а вам сюда, — указывал регулировщик, — но прежде сдайте оружие… а вы
вдвоем можете идти, — обратился он к монахам, показывая в левую сторону и проведя по
ним, не касаясь одежды, металлодетектором. — Не беспокойтесь… вернем после выхода
из города. Сюда входить с оружием запрещено.
Вадим и люди его группы сдали всё оружие и, получив номерок от камеры хранения, двинулись в очистительную комнату.
— Пока не разрешу вам снять маски, — говорил диспетчер, — стойте спокойно.
41
Через несколько секунд, выкачав и очистив воздух от нежелательных веществ и добавив
газ в комнату, он произнес:
— Все, теперь снимайте. Проходите.
Все четверо, перекрыв краники, сложили маски в вещмешки. Илье показались странными
действия перед входом в город. Зачем очистка, а нельзя ли поставить энергетические
блоки, какие стояли в Центре, удобные для прохождения людей любых категорий?
Видимо, по каким-то соображениям нужны были меры безопасности и очистки. Эта
комната предназначалась для выдачи масок и переодевания, если потребуется, но им это
не было нужно. На стенах висели как ни в чем не бывало вешалки для одежды и
временные дезоляционные маски без баллонов с газом для нуждающихся в них. Для тех, кто не согласен дышать, как ни странно, чистым воздухом жизни.
Дверь, сдвинувшись, открылась автоматически, приглашая пройти вовнутрь, к колоннам, охватывающим небо города, что они и сделали. «И тут, оказывается, энергоблоки, а я
думал…» — произнес про себя Илья.
Монахи вышли последними, медленно передвигаясь с тяжелыми книгами в сумках. На их
лицах закреплены маски многоразового использования. Около колон несли пост
охранники города, неподвижно стоявшие в черных фуражках с буквой «Э», рубашках и
зеленых штанах, заправленных в берцы, с хорошо выбритыми лицами, крепкого
телосложения и одинакового роста.
Все союзники, кроме мусульманских народов, использовали эмблему Эпилегата, придуманную Центром. Монахи являлись последователями религии, не желаемой для
некоторых структур, поэтому на них велась охота, возраставшая с каждым днём. Для
Центра не было никакой необходимости истреблять монахов, единственных, кто
проповедует слово Эпилегата. Они не использовали газ жизни, что приносило пользу всей
системе. Множество представителей Центра считали себя избавителями от зла, вставшими
на путь добра к вечной жизни, стараясь распространять газ во все города к концам
отдалений. Каждый, прочитав библию Эпилегата, понимал её по-своему. Люди Центра
искажали смысл слов, подстраивая их под свое видение мира, чего не любили монахи, хотя старались не спорить с Центром. Вера в Христа устарела после рождения системы
Эпилегата, её полностью уничтожили, сожгли в крематориях Центра. Власти Центра
уничтожили Бога, поставив себя на его место, заменив системой Эпилегата, дарующей
приближение к вечной жизни не в Царствии Божием, а в системе. «Нет Бога, есть жизнь, — утверждают ученые и высшие органы Центра, — нам не нужен Бог, мы сами себе боги
системы Эпилегата».
Двухсотметровые колонны впивались в небо, защищая город от обвала. Двойные
колонны, разветвляясь по тропинкам, вели к домам, рынкам и другим постройкам
Триссирия. Монахи ушли вправо, помахав рукой, сгорбатившись от тяжести тяжелых
сумок с книгами, цепляя ими землю и протирая прочную ткань.
Вадим с группой, передвиглись прямо, не сворачивая, и через триста метров, ориентируясь по колоннам, выхошли к рынку. Суетливая жизнь города давала о себе
знать бегающими людьми, зеваками, смотрящими на их приближение к рынку. Матери
звали своих детей обедать, загоняли их домой. Небо переливалось лучами желтого света, извивавшегося по кругу световым газом. Напоминая нити, закрепленные в квадратных
сосудах, они светили ярко с тепловым эффектом. Илья восторженно дивился красоте
домов, большому количеству людей и теплых неизвестных ему лучей, играющих в
сосудах. Растения, обвивающие некоторые колонны с большими лопухами листьев ярко
42
жёлтого цвета и движущимися отростками, тянулись к свету и теплу. Несъедобные плоды
вишневого цвета и того же размера, что и вишни, с пушистыми шипами двигались, как бы
пытаясь что-то схватить.
— Какая красота!
— Это не красота! Как попадем в Западное отдаление… там красота, — посмеиваясь, морщил недовольное лицо Вадим. — А вот и рынок, держись рядом. Не отходи…
Площадь рынка также удерживалась колонами в мерах безопасности. Ступив на неё и
осматриваясь в поисках съедобного, Вадим повел группу к продавцам супов и жареных
улиток со специям в фирменном капустном соусе. Облизываясь, купил за сорок пять
эпилегатов четыре порции супа с курицей и жаренные в соусе улитки, губчатый хлеб, разрастающийся, когда его макают в соус или суп. Облокотившись на стол, стоящий
рядом с палаткой, где жарили улиток, продавец довольно улыбался. Народу на рынке
было огромное количество, от быстро мелькающих до медленно идущих, посматривающих на товары, ища нужное.
— Это повкусней тех улиток, — с восторгом заметил Илья, окуная в соус круглые
кусочки хлеба, как это делал Вадим.
— Еще бы, — сказал тот, наслаждаясь пищей.
Маршал и Кобаль, похлебав супа, медленно разжевывали улиток, смакуя их на вкус.
Недалеко от них беседовали девушки, их разговор заинтересовал Илью, который
тщательно прислушивался к ним, стараясь разобрать слова.
— Представляешь, — говорила одна другой, — мой-то пропал… Ушел, гад, и не вернулся.
Я бегала, искала, что делать — не знаю. Говорил, что уходит на задание… ну я ему не
поверила… были у него похождения. Побежала к его командиру, а он мне: скоро вернется, не беспокойтесь. Не случилось ли что с ним? У нас ребенок… что делать — не знаю.
Илья раздумывал над тем, о чем говорила женщина, доедая улиток и поглядывая в
опустевшую тарелку. Потом повернулся к тому месту, где стояли женщины, но их там
уже не было.
— Вадим, а зачем нас чем-то опрыскивали перед входом сюда?
— Меры предосторожности… боятся впустить в город что-то страшное, невидимое, сами
не знают, что. Сколько себя помню, они всегда идут на меры безопасности, у них это в
крови. Если уж монахи дошли живыми, пройдя долгий путь, что уж тут говорить… тварей