Течение уходило туда – под зыбун. Оставалось предположить, что подземный сток находится где-то там, под травяным ковром, возможно даже у самого западного берега, где могла находиться еще одна карстовая воронка – не зря же утес, образующий западный берег, имел такую выемку – след от провала.
На лодке мы подплывали к краю трясины со стороны озера, ныряли и даже доплывали до ближних разрывов-окон. Глубина озера вблизи границы заросшего участка, составляла те же шесть-восемь метров. Что было дальше оставалось только гадать. Дно под трясиной оказалось основательно заиленным, что не удивительно: течением сносило сюда весь озерный мусор, плюс – отмершая трава, опускающаяся на дно сверху, с травяного одеяла. Не заиленной оставалась этакая дорожка шириной метров пятьдесят, начинающаяся недалеко от края трясины, и теряющаяся в темноте подтрясинного пространства. Ила на ней не было вообще, и даже глыбы известняка, лежащие на дне, были будто выбелены без всякого налета тины. Здесь, ближе ко дну, течение ощущалось значительно сильнее. В общем, все это указывало на то, что сток действительно находится где-то там, под трясиной.
Однако бултыхаться у границы трясины и не иметь возможности забраться под ее покров и выяснить, наконец, что же там находится, было мучительно. Опять же, хотелось все-таки добраться до дна второй, глубокой воронки. Что поделать – любопытство, помноженное на юношеский максимализм это поистине страшная смесь. В общем, мы решили, что нам нужны акваланги и оборудование, обеспечивающее их функционирование. Родители Андрюхи были людьми не бедными. Не олигархи, конечно, но несколько приличных по размерам магазинов в нашем не самом маленьком областном центре они имели.
Осенью после завершения купального сезона мой друг попытался закинуть удочки на предмет спонсирования родителями этого его маленького каприза, предварительно выяснив цену вопроса. Каприз стоил, конечно, не так уж и дешево, но уперлись предки Андрюхи не из-за денег. Они и так-то смотрели на наше увлечение без восторга, особенно тетя Вера – мама Андрея: ну как же, единственное дитя занимается жутко опасным делом – гоняется под водой с риском для жизни за сумасшедшими рыбами. Ну а уж когда она услышала об аквалангах…. И как не заливал ей любимый сын о том, что погружаться мы будем максимум метра на три в ближайшем лягушатнике, маму было не свернуть. Ну, во-первых, она не поверила (в общем-то, правильно), что мы будем барахтаться на мелководье, а во-вторых, по образованию тетя Вера была врачом и, к несчастью для нас, интересовалась когда-то проблемами глубоководных погружений, со всеми сопутствующими прелестями в виде кессонной болезни, азотного опьянения, баротравмы легких и так далее. В чем-то она была, безусловно, права – без основательной теоретической, а особенно практической подготовки нырять на глубины, имеющиеся в Гиблом озере, было чревато. Это мы поняли во время посещения курсов дайвинга, на которые записались, после облома с покупкой вожделенного подводного снаряжения. Однако и после окончания курсов, следующей весной очередной приступ Андрюхи был родителями отбит. Хотя на сей раз, они были не так категоричны и обещали подумать. В общем, и в это лето пришлось довольствоваться нырянием в масках и ластах. В следующем году родители продолжали 'крутить динамо'. Мы с Андрюхой уж пытались и накопить и заработать, чтобы купить акваланги самим, без родительского благословения, но не сложилось – как-то незаметно подошло к концу обучение в средней школе, и встала проблема поступления в ВУЗ. Поэтому лето после одиннадцатого класса было суетливым, и времени выбраться, даже к ближайшему водоему почти не было.
Поступили мы в нашу областную Медакадемию. Поступать в разные ВУЗы не возникло даже мысли – мы с Андреем с детства неразлейвода. А почему в мед? Тут, видимо, сказалось капанье на мозги тети Веры. Плюс андрюхины гены – не забывайте, мама медик. В общем, мой друг решил в мед, а мне, строго говоря, было все равно, и я пошел с ним за компанию.
Глава 2.
Вообще мы с Андреем Анюшиным были, что называется, друзьями детства – сидели в детском садике на соседних горшках. Родители наши познакомились, когда нам было года по три. Отец Андрея устроился на работу в конструкторское бюро, в котором трудился мой родитель. Соответственно, отпрыск его был определен в ведомственный детский садик, который имел честь посещать и я.
Помню, как в первый раз тетя Вера привела за руку Андрюшеньку – тощенькое, тонкошеее, напуганное существо. На тот момент я был шустрым и довольно крепким, для своего возраста, пацаном и, соответственно, верховодил в нашей возрастной группе. Чем-то мне новенький глянулся, видно почуял я в нем родственную душу. В общем, я взял Андрея под свое покровительство. Видно в благодарность за это следующие четыре года он ходил за мной пришитым хвостиком, с восторгом подхватывая все мои начинания, иногда весьма рискованные и чреватые основательной трепкой от родителей. В начальных классах Андрюха начал проявлять некоторую самостоятельность, но мой авторитет в принципиальных вопросах оставался непререкаемым.
В тех же начальных классах средней школы у Андрюшки вдруг проявилась какая-то безоглядная, отчаянная храбрость, учитывая его субтильное сложение, смахивающая на мазохизм. Впервые я это наблюдал классе во втором. В те времена мы активно осваивали самостоятельную жизнь во дворе нашего дома (выбираться за его пределы, было строго-настрого запрещено) и, соответственно, не обходилось без трений с его обитателями. Тут сыграли роль мой неугомонный характер и тяга к лидерству. Среди сверстников этот фокус (в смысле лидерство) как-то проходил. Хотя, случались и осечки. Обитал в нашем дворе некий Сережка Ухов. Учился он в параллельном классе нашей же школы. Так вот, ему не по вкусу были эти мои командирские замашки. Какое-то время он их терпел, но однажды взбунтовался и получил от меня трепку (а пусть не спорит, если ничего не понимает!). От большой обиды, или общей вредности характера Серега рванул домой и наябедничал старшему брату, который был года на три старше нас. Три года в таком возрасте разница большая, да и сам по себе он парнишка был не хилый. В общем, шансов против серегиного брата у меня не было, но, чтобы не потерять лицо перед дворовой пацанвой надо было драться. Мы сцепились. Братец, видно, хотел просто повалять меня в снегу (дело было зимой), чтобы неповадно было, но после пары полученных чувствительных тычков в физиономию осерчал и начал метелить меня всерьез. И вот тут, лежа в сугробе и почти прекратив попытки подняться на ноги, я услышал дикий визг и ощутил, что пинки, не дающие мне встать, прекратились. Стряхнув с физиономии снег, я увидел следующую картину: Андрюшка, пронзительно визжа, вцепился обеими руками этому жлобу в ногу, пытаясь его одновременно повалить и укусить за заднюю часть бедра. Серегин брат опешил от такой отчаянной атаки и тряс плененной конечностью, пытаясь освободиться. Получалось плохо: друг мой вцепился, как хороший бульдог. И вот в тот момент, когда наш противник наклонился, защемил двумя пальцами тонкую Андрюшкину шею и попытался его оторвать, я с разбегу врезался ему головой в живот. Удар получился славный. Серегин брат согнулся пополам и, хватая ртом воздух, рухнул в снег. Разозлился я страшно, поэтому остановиться сразу не мог и принялся сторицей возвращать пинки поверженному врагу. Андрюха, наконец-то отцепившийся от его ноги, прыгал вокруг с криками: 'Дай, дай ему, Витек!' (Витек, то бишь Виктор Быков – это я). Старший Ухов, закрывая лицо от моих ударов, поднялся на четвереньки и вдруг с низкого старта рванул к своему подъезду под восторженное улюлюканье, сбежавшейся на зрелище местной детворы.
Авторитет наш во дворе после этого случая возрос необычайно. Мы, однако, не возгордились и 'беспредельничать' не стали (да и кто нам соплякам это позволил бы). К тому же я и Андрей пришли к выводу, что суровая взрослая жизнь, в которую, как мы искренне верили, мы уже вступили, требует умения драться. Потому, после некоторого сопротивления в лице родителей, мы записались в секцию дико популярного в то время каратэ. Благо находилась она всего в двух кварталах от нашего дома. Пацан я был настырный до упертости и отнесся к тренировкам со всей ответственностью. Анюшин, глядя на мня, тоже втянулся и через пару лет с нами старались не связываться даже ребята хорошо постарше нас, тем более ходили мы везде вместе. Пацаны из соседних дворов, вообще, считали нас братьями.