— Наверняка! — убеждённо заверил его сатирик. — Пусть тебя утешает сознание, что где-то в космических просторах в данный момент тоже сидит существо, похожее на тебя, и тоже приводит в порядок своё имущество.
— И очень может быть, те существа разбили о машинку не одно яйцо, а целых два, — подхватил фоторепортёр.
— Целую кучу! — в ярости выдохнул редактор. — Две кучи!
— Сто куч! — согласился консультант по науке, пытаясь очистить от желтка манжет своей рубашки. — И скажу вам, очень странно, если это не так…
— Если бы не разбивали яиц о машинку?
— Да нет, если бы не оказалось во всей Вселенной планеты, похожей на нашу. В конце концов, даже глупо думать, что мы — пуп Вселенной.
— Правильно, — согласился сатирик. — Это уже верх кретинизма.
Вынув из пакета второе яйцо, он критически принялся его разглядывать. Фоторепортёр поспешно схватил свой фотоаппарат и прижал его к себе.
Весь ещё кипя от возмущения, редактор посоветовал злым голосом:
— На всякий случай лучше разбей его над унитазом.
— И вообще, откуда у тебя такое пристрастие к яйцам? — поинтересовался консультант. — Лично я усматриваю в этом нечто ненормальное. Ты не болен?
— Я же вам сказал — это все жена! — жалобно напомнил сатирик и осторожно постучал яйцом по стене. — Нет, это крутое.
— Адам, а с чего тебя вдруг заинтересовал живой белок в космосе? — вспомнил фоторепортёр.
Оторвавшись от сатирика, за действиями которого сосредоточенно и подозрительно наблюдал, редактор вздохнул и успокоился, поскольку сатирик разбил наконец яйцо и, сев за свой стол, приступил к завтраку. Редактор тоже сел на своё место, ещё раз тяжело вздохнул и стал давать пояснения.
— Хочется чего-то интересного, — грустно признался он. — А эти инопланетяне, эти всякие там космиты… они ведь могли обогнать нас в своём развитии. Вдруг у них страшно высокоразвитая цивилизация? Вдруг они уже не воюют друг с другом, как мы? Знаете, это очень обнадёживающе. Представьте, прилетают они к нам в гости…
— Вот уж не уверен, что мне это понравится, — пробурчал фоторепортёр. — Ко мне как раз недавно приезжали гости, только от них избавился. Надоели.
— А вот я бы им обрадовался, — с набитым ртом прошамкал сатирик. — Когда к нам приходят гости, жене приходится кормить их нормально. Осточертели эти яйца вкрутую.
— Что с того, что где-то там и есть живые существа, — с горечью закончил редактор, опять предаваясь меланхолии. — Они так безумно далеки от нас.
Надо сказать, что редактор с самых ранних детских лет, с тех пор как выучился читать, принялся мечтать о космических путешествиях. Мечта о них сияла перед ним путеводной звездой. Подрастая, в зависимости от вновь приобретаемых познаний в области космических полётов и своего настроения, он представлял себя то пилотом космического корабля, совершающего посадку на неизвестной далёкой планете, то великим учёным, встречающим на Земле прилетевших из просторов Вселенной неизвестных доселе пришельцев. Алгебру и геометрию он учил в школе исключительно с той целью, чтобы иметь возможность пообщаться с вышеупомянутыми пришельцами. Их умственное развитие в его представлении колебалось от абсолютного нуля до недостижимых на Земле высот, но уж Пифагора, считал он, они должны понять. По мере взросления редактор постепенно распрощался с мечтами самому совершать космические перелёты, но вот с мечтой встретиться у себя на Земле с пришельцами никак не хотелось расставаться. Вдруг все-таки какие-нибудь космиты решатся преодолеть разделяющее нас пространство и прилетят к нам?
Чем больше читал редактор материалов на интересующую его тему, тем меньше оставалось у него надежд на встречу с пришельцами. Научные открытия последних лет буквально растоптали и смешали с грязью его мечту. И постепенно редактор стал с горечью привыкать к мысли, что, собственно, надеяться уже не на что. Погасло в нем горевшее с детства чувство радостного ожидания. И все-таки совсем отказаться от пронесённой через всю жизнь мечты он не мог, хотя теперь думы о ней доставляли одну только боль.
Дошло до того, что даже появляющиеся время от времени в печати сообщения о летающих тарелках и прочей посуде он воспринимал скептически. Лично ему так и не удалось увидеть в небесных просторах ни одного из предметов столового сервиза, и он никогда не встречал человека, который бы видел эти предметы собственными глазами. Теперь все таинственные рисунки ацтеков и майя, математические тайны Стоунхенджа и египетских пирамид, рассуждения о посетивших некогда Землю космических пришельцах и даже Бермудский треугольник вызывали у него лишь язвительное недоверие. Нет, хватит с него разочарований, пора примириться с грустной безнадёжностью.
И все же… Укоренившиеся в каких-то потайных клетках организма детские мечты нет-нет да отзывались в редакторе тихой грустью. Хоть бы что-нибудь из космоса… пусть даже самое незначительное.
Очнувшись от своих невесёлых мыслей, редактор услышал, что консультант по науке и технике продолжает его собственные рассуждения, продолжает с жаром и энтузиазмом.
— Представляете? Полнейший переворот в экономике и политике! Производительность труда поднимается до небывалых высот! Государственный строй наконец стабилизируется…
— А какой строй? — перебил его фоторепортёр, слушавший раскрыв рот.
— Какой надо! — твёрдо заявил научный консультант. — И огромный технический прогресс! Просто прыжок!
— А потери? Забыл? — ехидно поинтересовался сатирик, не сумев, однако, скрыть надежды, прозвучавшей в его саркастическом вопросе.
— Какие ещё потери? — не понял его консультант.
— Как это какие? Ведь паника поднимется неимоверная.
Тут в дискуссию вмешался редактор.
— Никакой паники быть не может! — веско заявил он. — Люди — существа разумные, они поймут, что к чему, к тому же пришельцы несут им только добро.
Сатирику очень не хотелось расставаться с чудесной картиной хаоса и паники, охватившей землян. На созданную его воображением картину, безусловно, повлияли яйца вкрутую, которыми он питался последние недели, ибо во вселенском хаосе превалировали разрушенные курятники, одичавшие куры и горы разбитых яиц, которые уже никто и никогда не сварит вкрутую. Затем промелькнули страшные картины разрушенного Дворца культуры и превращённой в развалины площади Парадов. А вот разваливаются на куски многочисленные ненавистные учреждения, из них выбегают вне себя от ужаса сильные мира сего… Нет, такими мечтами сатирик с коллегами делиться не собирался, но глаза его засияли подозрительным блеском.
— Интересно, каких людей ты имеешь в виду? — спросил он редактора. — Научных работников или самых простых людей?
— Ну, не совсем простых, — ответил редактор, соскребывая с клавиши «» своей машинки засохший кусочек куриного желтка. — Пусть не столица, но и не совсем глухая деревня. Нечто среднее.
— Пусть среднее. И там возникнет паника и всеобщий ужас.
— А вот и нет! Наоборот, я считаю, главной реакцией людей будет любопытство. Да вы сами подумайте. Приземляется что-то этакое, непонятное, из него выходят какие-то такие, немного похожие на людей, но очень немного…
— Сдаётся мне, ещё не было случая, чтобы кто-то вышел, — задумчиво заметил фоторепортёр.
— А случаи, чтобы нечто приземлялось, тебе известны? — опять язвительно поинтересовался сатирик.
Очень не хотелось фоторепортёру быть заподозренным в легковерной недалёкости, поэтому он с лёгкой усмешкой пояснил:
— Да вроде бы у одного типа сидело нечто такое в саду и оставило после себя круг примятой травы. Ясное дело, сидело ночью и едва маячило.
— У нас сидело?
— Нет, в Штатах. У нас не найдётся садиков подходящих размеров. Так этот тип схватил фотоаппарат и щёлкнул. Я сам видел снимок в одном журнале. Луна светит, но как сквозь мглу. Нечёткий снимок. Изображение нечёткое. Если напустить немного дыму, запросто можно такое подстроить. Или через специальный фильтр…