Неподвижность нарушила пожарная команда, сирена которой в какой-то степени заменила собой трубы Страшного суда. Красная машина с визгом покрышек затормозила на краю площади. Увидев толпу, пожарники сразу же приступили к привычным действиям. Спрыгнув на землю, они в мгновение ока размотали свои шланги и кинулись в толпу, опять же привычно расталкивая людей в стороны.
При виде их чётких действий пришельцы тоже отреагировали чётко и наверняка тоже привычно. Двое отступили на шаг назад, оборотясь к сбившейся толпе, а трое повернулись к приближающимся пожарникам. До сих пор неподвижно стоявшая у ног одного из них зловещая машина вдруг жутко взвыла — угрюмо и протяжно, непонятным образом взбивая вокруг себя мощный клуб пыли, мусора и лошадиного навоза. Второй непонятный предмет со страшным грохотом вдруг изверг облачко серебристой пыльцы, наверняка радиоактивной. На неприятеля направили ещё один страшный космический огнемёт — длинную светящуюся жердь с вращающимся на конце диском, испускающим зловещие отблески. Он угрожающе нацелился на ту часть толпы, из которой должны были вырваться пожарники со своим гидрантом. Наверняка убивает своим излучением, как же иначе? Вон какой кошмарный смрад распространился вокруг, от одной вони помереть недолго.
Того, что началось на центральной площади Гарволина, не описать! В безумной панике толпа отпрянула и бросилась врассыпную. В первых рядах бежала пожарная команда, что неудивительно: она состояла из молодых, сильных, прекрасно натренированных ребят. Мгновенно узкие улочки, выходящие на площадь, оказались закупоренными убегающими. Стоящие до этого в первых рядах и потому испуганные более других зеваки оказались теперь в ужасном положении — бежать им было некуда, спрятаться на площади тоже надумаешься, ибо бегущая толпа унесла с собой остатки снесённых ларьков и киосков. Испуганные лошади понесли, свернули в проулок между домами и дышлом своротили деревянную будочку во дворе. Сразу же распространилась могучая вонь, не уступающая по интенсивности космической, что ещё больше усилило панику. Здание автовокзала и стоявшие перед ним автобусы не разнесли только потому, что толпа разбегалась в разные стороны, в том числе и по автостраде Варшава — Люблин.
И все это время из мощного громкоговорителя, установленного на площади, продолжала литься задушевная народная песенка «Эй, летела птичка». Некому было выключить передачу, поскольку коллектив радиоузла в полном составе покинул студию минут десять назад и, естественно, не вернулся на своё рабочее место.
— А вы говорили — не будут нападать! — упрекал историк архитектора, осторожно высовываясь из-за колёса автобуса. В его голосе одновременно звучали и торжество, и сожаление.
Сидящий рядом с ним на корточках архитектор только плечами пожал.
— А кто начал? — выступил он на защиту пришельцев. — Мы начали! Как всегда! Ох, темнота наша… И кто додумался вызвать пожарников? При чем здесь пожарники? С чего вдруг они кинулись на спокойных гостей? Да ещё так агрессивно, с гидрантами. И машина у них красная, самый раздражающий цвет. Ну те и не выдержали, они ведь не знали, что это пожарные.
— Как вы думаете, есть жертвы? — интересовался кто-то сзади. — Вам видно, посмотрите.
— Да вроде бы никто на асфальте не лежит, — ответил историк, выглянув ещё раз. — Может, с другой стороны?
Наблюдатель с другой стороны сообщил, что там тоже погибших не видно.
— Не иначе как они стреляли не в полную силу, — решил кто-то. — Просто для острастки пустили в ход оружие.
В набитом до последнего предела возможностей зале ожидания автовокзала царили тревога и нерешительность. Никто из спрятавшихся там не знал, на что решиться. Понятно, зал ожидания — не очень надёжное убежище, но выйти на площадь ещё страшнее. Баба в углу громко стала читать отходную молитву. Другая истерически кричала:
— Молитесь, христиане! Пробил наш последний час!
Ей вторил пропитый бас:
— Точно, все снесут! Камня на камне не оставят!
— Только этого нам не хватало! — раздражённо кричал третий. — Пан, куда ты мне в морду суёшь свой букет?
— Это дурни пожарные их разозлили! Сразу же набросились со своими кишками! Надо было сначала по— хорошему попробовать.
— Армию, армию вызвать!
— Люди, надо бежать отсюда! Ведь мы здесь что в мышеловке, придут и всех передушат!
— Никто же не идёт, что пани так дёргается? Все ноги отдавила.
— Всех, всех подушат!
— Если пани ещё раз мне на мозоль наступит, я за себя не ручаюсь!
— А сейчас они что делают? Кто-нибудь выгляните в дверь!
— Ничего не делают, — доложили от двери. — Стоят, как стояли.
— А из-под рук у них ничего такого не сыпется?
— Холера их знает, где у них руки. Но ниоткуда ничего не сыпется.
Редактора и замдиректора Центра по изучению общественного мнения втолкнули в двери кафе одними из первых. Судорожно уцепившись за столик, который изо всех сил отстаивала секретарша, оба старались удержать позиции у окна.
— А Янушек где? — чуть не плача допытывалась секретарша. — Надо же, бросили его одного на произвол судьбы! И теперь или пришельцы его застрелят, или люди затопчут! Как стадо диких животных, поглядите! Что напало на наших, с чего они вдруг стрелять надумали? О, Боже, где же Янушек?
— Успокойтесь, Марыся, вижу я Януша! — крикнул ей редактор. — Вон со своей камерой за людьми гоняется! Молодец, какие кадры будут! Марыся, прекратите истерику, жив Янушек, ничего с ним не сделается.
— А это… это тоже предусмотрено вашими планами? — настырно допытывался замдиректора, поджимая ноги, чтобы не отдавили, и придерживая столик. — О, черт, стул увели…
— Сидеть надо было, а не вскакивать! — огрызнулся редактор. — Как вам сказать… Реакцию мы предвидели, но не такую. Она… как бы поточнее выразиться… немного излишне спонтанная, что ли…
В кафе все лезли новые беглецы в поисках убежища, один из них больно заехал локтем в ухо замдиректора. Редактор попытался смягчить своё высказывание.
— Ну, в общем, вы ведь предвидели возможность необычной реакции на нештатную ситуацию, так ведь? В конце концов, общественность имеет право на панику. Смотри-ка, оказывается, нетипичное вооружение впечатляет…
— А вонь какая! — заметила секретарша, которая сразу же успокоилась, увидев, что фоторепортёр жив и невредим. — И не нравится мне, что Янушек так себя ведёт. По сравнению со всеми этими, что без памяти удирают, он производит впечатление не то героя, не то идиота. Выделяется, одним словом.
— А ты, оказывается, очень умная, Марысенька, — удивился редактор и принялся стучать чайной ложечкой по окну, пытаясь привлечь внимание фоторепортёра. Выйти из кафе, чтобы оттащить фоторепортёра, он при всем желании не мог.
А фоторепортёр был в своей стихии, и никакая сила не оторвала бы его от любимого занятия. В рекордно короткий срок, будто у него было четыре руки, он, меняя фотоаппараты, успел запечатлеть сцены бегства с общественной площади. Красочные получились кадры, люди мчались, не помня себя от страха и ничего не видя перед собой. Наверняка, подумал он, удачной получится фотография тех двух типов, что безуспешно пытались прикрыться чьим-то велосипедом. Или вот этого запыхавшегося парня с веткой в руке — единственного человека на площади, который не поддался панике, не бежал от страшных пришельцев, а, напротив, пялился на них разинув рот.
Это был тот самый парень, что пас коров в лесочке под Гарволином и стал свидетелем незабываемых событий. Для него потрясающие сенсации начались гораздо раньше, чем для всех остальных жителей Гарволина. Сначала он стал свидетелем оргии, представленной секретаршей в костюме бикини, потом смотрел кино в сарайчике, а потом, узрел пришельцев. На гарволинскую рыночную площадь он примчался минуту назад, пешком преодолев расстояние, которое машины творческих бригад покорили значительно быстрее. И вот сейчас наслаждался необычным зрелищем, справедливо полагая, что вряд ли когда ещё увидит нечто подобное. Поэтому и глазел, не отрываясь и не думая бежать. Ещё чего! Пусть эти дурни разбегаются, он останется на месте, и нет такой силы, которая сдвинула бы его с этого места.