И опять заткнулись. Клевало. Они долго молчали. Потом Лев сказал:
- Ты знаешь, я буду жить здесь, на Сушке. Здесь будет моя нора, приходи.
И пошёл в воду.
Вот он замочил свои новые туфли. Брюки по колено. Лев уходил всё дальше, пиджак надуло пузырём, фалды легли на воду. Скрылись плечи.
- Приходи. Щук подгоню. Их, знаешь ведь, вдоль берега в камышах много...
Вот стало видно только макушку Льва.
Алик засмеялся, отчего-то махнул кулаком в серое небо. Понял, что промок насквозь. Отыскал в ивняке развалины старого шалаша и заполз в него. Дождь кончился.
Этот шалаш построили они с Кирей, когда им было по девять лет.
- Туда бы попасть, - Киря мечтательно кивнул на жёлтый, мутный в тумане, кружок солнца и на ещё один, правее, на два часа.
От второго кружка тянулся длинный хвост-труба, который терялся в облаках. Труба появилась вдруг, когда стали видны все эти тарелки и звездолёты. Люди удивлённо задирали головы, смотрели, кричали, молчали, а они висели в небе, как если бы висели тут всегда. И вдруг принялись падать. "Так бывает, - думал Алик, - вчера в целом квартале вырубило свет, в отключившийся светофор въехала Тойота".
Тарелки валились, тихо планируя, разбивались, или не разбивались. А в машинах - никого. Только труба осталась висеть в небе. Её изучали, говорили, что, похоже, она тут с незапамятных. К ней скоро привыкли и вели долгие разговоры на кухнях "а как же она там держится".
- В мир-нору не добраться, нет. Вот если бы отремонтировать эту штуковину, - сказал однажды Лев.
Они собрали деньги от обедов, Севка притащил старую брошку бабушки, и на блошином рынке купили за бесценок старую раздолбанную тарелку. Тащить пришлось всем двором. Отец Хрустова даже пригнал с работы тягач и подцепил машину захватом. Это и спасло. Иначе не дотащить бы на берег Сушки. А тащить сразу решили сюда.
- Потому что это наш штаб, - пожал плечами Киря.
Тогда к ним и присоединился Хруст, потом Мамон. Последним пришёл Севка.
Но тарелку им поднять в небо не удалось. Так и валялась она здесь, огромная, метров двадцать в диаметре, заросшая вся камышами. Но не ржавела, лишь покрывалась благородной бензиновой патиной, грязью и мхом...
Алик забрался в тарелку. Машинально задраил люк на три оборота. Он знал, что только после этого появится тихое свечение пола и еле слышное жужжание в стенах. Пошёл прохладный воздух из щелей в верхней части панелей. Они тогда решили, что ура, победили. Натаскали еды, задраили люк, приготовились к отправке. Но нет. С места так и не стронулись. Машина тихо светилась, жужжала, и только.
Алик прошёл в каюту, еле различая светившийся пол из-под слоя многолетней грязи. Сел в кресло. Кресло было обычное, крутящееся, от Мамона, старое оказалось разбитым.
Алик подумал, что нет ничего лучше старого для старого. И достал из кучи мусора на полу старое кресло. Провозился с ним до самого вечера. Когда собралась ножка, подставка, Алик встал и воткнул подставку в разъём в полу.
Навинтить громоздкое сидение - дело пяти минут. Алик сел в кресло, положил руки на подлокотники. Очень высоко. Но отсюда должна запускаться машина, больше неоткуда. Он вздохнул, покрутил головой, потянулся рукой до края подлокотника, забрался пальцами под него, нажал.
Тарелка плавно взмыла и остановилась. Алик вздохнул.
- Ну, погнали, что ли. Ребята не поймут, если не попробую.
Тарелка пошла вверх, немного снизив ход в камышах, вырвав здоровенную плешину на берегу Сушки. С округлых бортов посыпались контейнеры из ближайшего супермаркета, обломки удочек, трупики птиц и мышей-полёвок...
Долететь до входа в мир-нору всегда хотелось. "Неужли сердечные так и сгинули?" - всплакивала бабушка перед телевизором. У Алика при этом странным образом в носу сочувственно свербило, и он отчего-то злился. Чужими их называл Севка, а Мамон считал, что труба сосёт воздух.
- А что же ещё?! Может, тянули они свою трубу, тянули, дотянули и сдохли. От изнеможения. Пусть платят! За воздух! - кричал он.
- Может, нет там никого, - возразил Лев.
- Взорвут ведь эту трубу, поди... - уныло сказал Киря.
Алик приблизился к огромной, занявшей весь иллюминатор, трубе. Пустая внутри, со стенками толщиной с дом, она шевелилась. Волна движения возникала, пробегала по этой толстой шее и угасала где-то вдали. "Точно дышит гадина, что ли, не пойму", - подумал Алик. И полетел вдоль трубы.
Она тянулась и тянулась. Тарелка поедала расстояния в пустоте легко. Алик только смотрел на карту неба, где одна светящаяся точка плыла к другой светящейся точке. Точка росла, росла, и вот уже в иллюминатор серым боком вкатилась планета, подсвеченная небольшой звездой.
Труба змеёй вилась рядом, доходила до поверхности.
Голая глыба. Ни облачка, ни клочка синевы, космическая пустота, чтоб её разорвало, как она надоела за эти дни. Под трубой разбитый купол.
Тарелка зависла на одном месте, которое отсюда, сверху, странно походило на могилку. Из огромного горла трубы вырывался облачком пар. Под самым горлом росло дерево.
- Дерево, - сказал задумчиво Алик, прилипнув носом к иллюминатору. - И ни души. Жуть. Может, меня... инопланетянина злобного испугались. А вдруг... где-то чужой кто-то... дышит. Пусть дышит.
Развернул тарелку и улетел.