И, не отказывая себе в удовольствии обгонять попутные машины, геолог неторопливо, фраза за фразой, с паузами между ними, начал рассказывать о том, что гипотеза апейрона — тут Рене не ошибся — действительно создана двумя русскими авторами — Богословскими. Кто они такие — братья, муж и жена, а может быть, брат и сестра, — Батейну неизвестно, да это и не существенно. Но Богословские вовсе не геологи и даже не ученые в собственном смысле этого слова, а инженеры. Да и озабочены они были не установлением структуры Земли, а поисками принципиально новых источников энергии. А сама гипотеза апейрона не столько геологическая, сколько космологическая: по мнению Богословских, апейрон рождается в недрах звезд в ходе их формирования из холодной газово-пылевой материи, а уж звезды наделяют апейронными ядрами своих детей — планеты и их спутники. Рене слушал не без интереса, однако же проявлял и некоторые признаки нетерпения.
— Все это прекрасно, — сказал он вслух. — Однако что же все-таки такое апейрон?
— Современное научное понятие не так-то просто перевести на общедоступный язык. Учитывая то существенное обстоятельство, что мы идем на обед, я бы назвал апейрон ядерным винегретом, а еще вернее — кашей, но… терпение, Рене, и еще раз терпение. Подробности я сообщу несколько позже. — Батейн притормозил, сворачивая неподалеку от знаменитого отеля «Де Пари» в боковую улицу. — Тут есть подходящий для нас с вами ресторанчик, мистер журналист. Не большой и не маленький, не фешенебельный, но и не заурядный. Хорошая кухня, милые официантки и варьете со стриптизом.
— Стриптиз-то зачем?
— Сложный вопрос. У этой проблемы много аспектов и очень разных. Но коротко можно сказать так: для полноты удовольствий.
— Мужских удовольствий, Ник.
— Абсолютно правильно.
Ресторан оказался именно таким, каким его описал Батейн. Через окно был виден поток бездельников и бездельниц, текущий в направлении авеню Монте-Карло, к Опере, к знаменитому казино и к пляжу Монте-Карло-бич, где днем богатые туристы купаются и загорают, а с наступлением темноты находят более экзотические развлечения. Толстое зеркальное стекло сгладило крайности толпы, жаждущей удовольствий, сделало мужчин мужественнее, а женщин деликатнее. Да и сама улица потеряла впечатление всамделишности. Этому способствовали сумерки, огни реклам и фонарей, улица стала похожа на огромный, причудливо освещенный аквариум, в котором мудрый маг и волшебник проводил некий глубокомысленный опыт с капризными и крикливо разодетыми созданиями.
В зале проворно сновали чистенькие официантки в белоснежных передничках. Одна из них, пышненькая, белотелая, светлоглазая, с улыбкой подошла к их столику. По первой же ее фразе Рене угадал в ней нормандку и заговорил на ее родном диалекте, с которым был немного знаком благодаря матери. Этим он хотя и насмешил бойкую девицу, но сразу сломал барьер официальности и расположил ее в свою пользу. Она даже с некоторым азартом помогла составить им меню вкусного и не очень дорогого пиршества. Ресторанчик, подобно самому Монако, был интернациональным, в смысле кухни, конечно.
Когда нормандка отошла от стола, Рене обнаружил, что Батейн разглядывает его с откровенным интересом и некоторой завистью.
— Вы смотрите на меня, как на бифштекс, — заметил он как бы между прочим.
— Я люблю бифштексы, — меланхолично согласился Батейн, — особенно когда они не пережарены. Но меня вы интересуете не в кулинарном смысле, а в плоскости проблем межполовой коммуникабельности. Вы читали Тэрбера?
— Не припоминаю.
— Впрочем, это несущественно. — Батейн попытался разлечься в кресле так же непринужденно, как и у себя в номере, но это оказалось невозможным по конструктивным особенностям самого кресла. После нескольких неудачных попыток геолог с некоторым неудовольствием покорился обстоятельствам и продолжил разговор. — Скажите, как это у вас получается, — чисто интуитивно или вы применяете некую четко продуманную систему, варьируя, разумеется, в зависимости от конкретных обстоятельств?
— Вы о чем? — не понял журналист.
— Да об этой хорошенькой нормандочке, нашей официантке Мари! Вы сразу сумели расположить ее к себе. Я думаю, если вы постараетесь, она прямо сегодня согласится лечь с вами в постель, у меня чутье на такие дела. — Он на секунду задумался, охватив своими аршинными пальцами подбородок, и переспросил: — Так вот, в чем секрет успеха: интуиция, импульс или система, жесткая логика, облаченная в наряд игровых слов и намеков?
У Батейна было такое серьезное, даже озабоченное лицо, что Рене не выдержал и рассмеялся.
— И вы туда же, — с некоторой обидой и разочарованием констатировал геолог. — Не понимаю, почему такая сложная и животрепещущая проблема, как межполовая коммуникабельность, обычно не воспринимается серьезно?
— Не сердитесь, Ник, — Рене передохнул, — наверное, дело в том, что большинство людей решает эту проблему очень просто и как бы само собой.
Батейн вяло отмахнулся своей большой рукой.
— Не говорите ерунды, мистер журналист. Сколько юношей тонет в сексуальной грязи из-за ненужной стыдливости и половых срывов! Сколько милых девушек, сами того не желая, становятся бесстыдными сучками из-за своей неопытности и доверчивости! Да что подростки, — геолог доверчиво взглянул на Хойла, — возьмем меня, взрослого мужчину. Я не импотент, у меня была целая куча женщин, чуть ли не целый десяток. Но всякий раз выход на уровень доверия и интимности был для меня сложен, противоречив, упоителен и ужасен.
— Надо проще смотреть на такие вещи, — посоветовал Рене.
Батейн иронично покивал головой.
— Вот-вот, Арт толкует мне то же самое. Для него и для вас, наверное, все эти хи-хи и ха-ха, прищуренные глазки и покачивающиеся бедра — игра и ничего больше. А я вижу в этом первые шаги в деле высочайшей ответственности — созидании нового человека. Человека! Что по сравнению с этой уникальной структурой Вселенной Бруклинский мост, Эмпайр или Эйфелева башня? Однако к их созданию люди вовсе не относятся легкомысленно. Где же тут логика? — Геолог требовательно взглянул на журналиста и вдруг улыбнулся. — Я не кажусь вам немножко сумасшедшим или, по крайней мере, смешным?
— Не очень. Скорее всего это грустно.
— Что именно?
— А то, что обо всем этом редко думают так ответственно, как вы. Особенно женщины.
— Женщины! — Батейн попытался вытянуть ноги во всю их длину, толкнул Хойла, извинился и вытянул их теперь уже несколько в сторону. — Толкуют об инопланетянах, о трудностях контактов с ними, а между тем у человечества огромный опыт такого рода контактов: ведь женщины — типичные инопланетянки нашего мира.
— Это в каком же смысле? — удивился Рене.
— В самом прямом!
Принесли заказ, и разговор на время прервался. Провожая взглядом полноватую, но весьма выразительную фигуру официантки, Рене спросил:
— Мари — тоже инопланетянка?
— Разумеется. — Батейн понюхал улитки, которые принесли для журналиста. — Не понимаю, как вы можете есть такую дрянь.
— Это не просто улитки, а виноградные. Едите же вы крабов, чем они лучше?
— Краб — это воин, Рене, его не стыдно и пожирать, а улитки — нежные и беззащитные создания. Кстати, о нежных созданиях другого рода — женщинах, — разговоры не мешали Батейну орудовать ножом и вилкой. — Они не участвовали в создании земной культуры, а лишь присутствовали при этом процессе, ублажая мужчин. Земная культура имеет сугубо мужской характер, женщинам она чужда, непонятна, они только делают вид, что понимают ее и восхищаются ею, поэтому я и называю их инопланетянками.
Батейн поднял бокал:
— Ту ю, мистер журналист.
— Ту ю, мистер доктор, — Рене в ответ поднял рюмку.
— Так вот, а теперь женщины рвутся к активному созиданию. Они лезут в науку, тянутся в политику и делают бизнес. Добром это не кончится, вот увидите. Они все переделают на свой инопланетный лад и создадут дамскую цивилизацию, совсем не похожую на нынешнюю. И нам, мужчинам, скорее всего в ней не найдется места. Примеры пчел и муравьев в этом плане чрезвычайно показательны! В лучшем случае мужчин будут держать в специальных загонах, используя исключительно для продолжения рода. Но и это не обязательно. Генная инженерия позволит в ближайшие годы партогенетически решить эту проблему.