Мое лицо начинает гореть, когда я вспоминаю наше маленькое сумасшествие в снегу. Я предаюсь воспоминаниям о том, как он срывает с меня штаны, и моя вошь тут же начинает вибрировать, а я истекаю влагой у себя между ног. Черт. Это так раздражает.
Даже не знаю, что хуже — нескончаемое возбуждение, вызванное вошью, или то, что Рáхош позволял мне болтать без умолку, не сказав, что понимает английский. Я пытаюсь вспомнить все, что наговорила, и… напрасно. Откровенно говоря, я болтаю всякие глупости и не запоминаю то, что срывается у меня с языка. Ох!
Пару часов в одиночестве дают мне возможность починить штаны, и когда я надеваю их, они намного теснее, но все еще впору. Перерыв от Рáхоша также улучшает мое настроение и придает мне сил очистить разум, чтобы расставить все по своим местам.
На самом деле, он загнан в ловушку так же, как и я. Впрочем, может, это наставления оргазмов, но он отдавал много больше и ничтожно мало получал из нашего, кхм, инцидента в снегу. Может, я веду себя с ним слишком резко? Хотя он прав в одном — я никогда не удосужилась даже спросить его, говорит ли он на английском. Я просто заносчиво допустила, что он безграмотный инопланетянин…, а это значит, что я — идиотка.
Я вздыхаю. Не совсем уверена, готова ли я извиниться, но знаю наверняка, что я морально истощена от наших постоянных ссор. Они лишь заводят в тупик. Мой папа всегда говорил мне, что на мед поймаешь больше мух, чем на уксус.
В последнее время я только и делаю, что извергаю уксус. Не мудрено, что у меня ничего не выходит.
И хотя у нас с Рáхошем все еще противоположные желания — он хочет жену и вынашивателя детенышей, а я хочу, чтобы меня оставили в покое — мы все равно можем вести себя как взрослые.
«Было бы здорово снова иметь друга», — думаю я тоскливо. Девочки, с которыми меня взяли в плен на корабль? Та была дружба при неестественных и насильственных обстоятельствах. Если бы мы не держались вместе, перекинулись бы мы друг с другом хоть парой слов? Я скучаю по дому. Я скучаю по своим друзьям. Я скучаю по своему папе, который умер вот уже пять лет назад.
Когда приближается закат, я критически оцениваю пещеру, зная, что скоро появится Рáхош. Я пытаюсь привести все в порядок, чтобы вокруг стало как можно приличнее. Я запасаюсь дополнительной водой, заплетаю свои волосы, чтобы не лезли мне в глаза, чиню свою одежду, разжигаю огонь и начинаю работать над тетивом для моего лука. Бамбук, который мы заполучили, оказался совсем не таким, как я ожидала, но он пустой внутри и немного упругий в отличие от кости. Я пробую его в определенных местах обмотать кожей, чтобы укрепить, надеясь на лучшее.
Вскоре Рáхош входит в пещеру, и два маленьких существа свисают у него с руки. Сегодняшний ужин.
— С возвращением, — говорю я ему.
Рáхош приостанавливается и, нахмурившись, смотрит на меня, и я вижу, как в его голове вращаются колесики. Он пытается разгадать, что я задумала. Какой у меня может быть замысел кроме, как попытаться быть порядочным человеком? Я вздыхаю.
— Послушай. Мы не с того начали, понимаешь? Ты принудил меня получить вошь, а я с тех пор заставляю тебя за это расплачиваться. Мы можем заключить перемирие ненадолго? Я устала.
Он издает рык и опускается у костра на колени, подбрасывая в него топливо.
— Ты не из болтливых даже в свои самые счастливые дни, не так ли?
Он оглядывается на меня.
— А ты бы говорила даже со стенами, если бы они могли слышать.
Моя улыбка становится напряженной.
— Ты усложняешь всю эту ситуацию с «перемирием», приятель. Сразу предупреждаю.
Я ожидаю от него еще один рык. Вместо этого он кивает головой.
— Это было не очень-то любезно с моей стороны. Извини.
Я расслабляюсь, удивляясь, что он уступил.
— Ладно… ну тогда все в порядке, — я пододвигаюсь к костру и сажусь напротив него. — Хочешь, я помогу тебе с ужином?
— Ужином?
Я жестом указываю на дичь.
— Очистить их? Содрать шкуры? Приготовить из этого еду?
Он, прищуриваясь, еще раз окидывает меня взглядом. Не гневным, а скорее пытаясь раскусить меня.
— Моя обязанность — обеспечивать мою пару.
— Ааа, — я на минуту задумываюсь, а затем обнимаю согнутые колени, прижав их к груди. Я покачиваю своими босыми ступнями вблизи костра. — Мы можем сохранить немного из этих шкур мне на сапоги?
Он кивает головой.
— Спасибо, — говорю я мягко. — Я не думаю убегать, чтобы ты знал. Отсюда мне некуда бежать.
Он еще раз кивает головой. Я смотрю на пламя, когда инопланетянин начинает сдирать шкуру со своей дичи. Мне нужно разговорить его, если только так я могу взломать тот непробиваемо твердый панцирь, которым, кажется, окружено его сердце. Этот Рáхош — сложный мужчина, в котором еще надо разобраться.