Когда я впервые увидел людей, они, с их странными лицами и слишком мягкой кожей показались мне уродливыми. Вдоль их рук и груди нет твердых выступов, защищающих мышцы и внутренние органы, как у нас. У них нет рогов или хвоста. Они совершенно беззащитны. Даже ее маленькое личико отличается от лиц моих собственных людей своим плоским лбом, а бледные волосы цветом не похожи ни на один из тех, что я когда-либо видел.
Но оно распаляет мои фантазии. И теперь, когда я представляю себе счастье, я представляю ее лицо. Не имеет значения, что моя пара совершенно не похожа на нас — она моя, а я ее.
— Ты так на меня уставился, — говорит она, опуская вниз кожаный мешок с водой. — Ну смотри, в любое время, приятель, — а в следующий момент она вздыхает, прежде чем я отвожу взгляд. — Хотела бы я, чтобы ты говорил на английском, тогда я могла бы рассказать тебе, каким странным я нахожу все это.
Я притворяюсь, что не понимаю ее, и снова протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ее лицу.
— Нeвввп, — говорит она, но я не узнаю ни одного слова. Очевидно, все же имеются определенные языковые расхождения. Моя пара поднимает руки и качает головой. — На сегодня хватит уже со всей этой чепухой с телячьими нежностями. Нам нужно поговорить. Время для уроков языка, — она кладет ладонь мне на грудь. — Рахош.
Я кладу свою ладонь ей на грудь на то же самое место.
— Лиз.
Ее лицо краснеет, и она шлепком отбивает мою руку прочь.
— Не грудь!
Неужели я только что сделал что-то не так? Я снова протягиваю к ней руку, но она опять шлепком ее отбивает. Ее кхай напевает, и я вижу, что ее соски под тонкой кожей туники затвердевают. Аааа. Это вызывает у нее возбуждение? Не в силах с собой справиться, я провожу своими пальцами поверх одного ее соска.
Она издает пронзительный крик и бьет меня по лицу.
— «Нет» значит «нет», тупица!
После этого она встает и уносится прочь.
Пошатываясь, я трогаю свою челюсть. Ее пустяковый удар в челюсть не причинил мне боли, я скорее поражен тем, что она ударила меня, чем всем остальным.
А моя Лиз весьма свирепая. Мне это очень нравится.
И если она считает, что отпугнет меня легким ударом в челюсть, то она очень сильно ошибается. Я про себя ухмыляюсь, так как она хватает одеяла и в гневе фыркает, намеренно поворачиваясь спиной ко мне. Я до сих пор слышу напевание ее кхай. Это говорит о том, насколько сильно ей понравилось мое прикосновение — равно как и аромат возбуждения в воздухе.
Моя пара возбуждена.
Должно быть, существует больше любопытных человеческих обрядов спаривания. Может быть, это то, что означает «нeвввп». Я мысленно про себя повторяю это слово, чтобы в соответствующий момент мог сказать ей тоже самое.
ЛИЗ
«Глупая, глупая Лиз. Над твоими навыками общения нужно всерьез поработать», — указываю я себе. Я кладу плашмя свою ладонь ему на грудь и называю его имя. Оказывается, что мое он тоже знает. Рáхош со стоном выдыхает мое имя сквозь эти огромные, стиснутые клыки.
Я не возбуждаюсь, думая об этом. Не возбуждаюсь. Не возбуждаюсь. Я хлопаю себя по груди, чтобы убедиться, что мой кхай слушается.
И, конечно же, этот синий инопланетянин кладет свою ладонь мне на грудь, таким же образом, как это сделала я. Вот только я забыла, насколько чувствительно мое тело благодаря воши, и при его прикосновении я чуть не выскочила из собственной кожи. У меня, должно быть, слегка крыша съехала. Лишь слегка. Благодаря лишь одному соприкосновению к моему соску, я уже была готова сбросить свою варварскую версию трусиков.
Погоди-ка, все верно. У меня их нет.
Под одеялами я без трусиков, моя полу законченная юбка-брюки все еще нуждается в доработке. Я отчаянно пытаюсь рукой давить себе между ног и уменьшить мою потребность… за исключением того, что знаю, что на этом все не закончится. И я не знаю, что сделаю, если он снова схватит себя и начнет поглаживать свой здоровенный член. Я просто не доверяю своей воши — моей чокнутой новой «я», которая в любой момент может приняться за выполнение программы минимум: забраться на него и начинать вылизывать, где только можно. О, это твое ухо? Я была неправа, оно очень сексуальное. Этот локоть тоже. А также зарыться в этих бровях, покрытых наростами. Все это просто умоляет, чтобы их ублажали языком.
На самом же деле я настолько возбуждена, что даже от мысли об обильном облизывании бровей я истекаю влагой. И тогда от слова «наросты» становится еще хуже, потому что теперь я представляю себе его большие рога и каково было бы, если б я облизала их. Ну, или оседлать один и немного потереться моими девчачьими прелестями об него.
Прекрати, Лиз! Ты попалась!
Я действительно попалась. Я вздыхаю. Мне нужен план действий. Чем дольше я нахожусь в этой пещере одна, и нет никого, кроме Рáхоша и моей воши, тем труднее становится отказывать настоятельным призывам моего тела, напевающего в ответ. Мне нужен план побега. Не представляю, куда могу отправиться, но знаю, что не могу здесь оставаться. Я мысленно составляю список вещей, в которых буду нуждаться для выживания. Еда. Питье. Оружие. Обувь. Теплая одежда. Укрытие.
В Оклахоме до того, как мой отец умер, мы с ним ходили на охоту. Я знаю, как развести костер. Знаю, что нельзя пить желтый снег. У меня есть одежда, а в этих шкурах будет вполне достаточно закутаться, чтобы продержаться в самые холодные ветра. Я знаю, как охотиться, так что еду можно заполучить, будь у меня оружие. С укрытием будет сложновато, я не могу его спланировать. Я лишь должна надеяться на лучшее.
Я очень расстроена из-за обуви и оружия. Я могу сделать обувь из кожи от моих штанов или одной из этих шкур —, когда Рáхош отправится на охоту, чтобы он ничего не заметил.
Что касается оружия… Я, наверное, могу украсть копье Рáхоша, но оно огромное и тяжелое, а мои мышцы — слишком слабы. Не знаю, получится ли у меня что-нибудь, пользуясь я им. То, что мне действительно нужно, — это лук. Если бы у меня был лук, я бы наверняка поразвлекалась с этим дерьмовым способом выживанием. У меня обалденные способности с луком и стрелами.
Итак. Первым делом — обувь, потом я должна отыскать материал, чтобы сделать себе лук. Как только у меня будет лук, я смогу уйти в вон ту дикую белизну, которая раскинулась вокруг.
И делать, что? Я не совсем уверена, однако, таков план. Иногда все, что можешь сделать, — сбежать, рассчитывая на то, что имеешь.
РÁХОШ
Моя пара слишком тихая.
Лиз, которая без конца болтает, даже если считает, что я не понимаю ее, Лиз, которая говорила бы с камнем, будь у него уши, Лиз, которая говорит даже во сне, — молчит. Слегка подремав, она проснулась с хитрым взглядом в ее светящихся синих глазах и теперь наблюдает за мной, как я готовлюсь снова отправиться на охоту.
Я отсутствую большую часть дня, добывая пищу для моей пары, и когда возвращаюсь, она по-прежнему молчит, но настроение у нее хорошее. Она позволяет мне накормить ее сырыми кусочками пищи и даже не отталкивает меня, когда я ласкаю ее щеку.
Я подозреваю, что тут какая-то ловушка.
Но она сладко зевает и улыбается мне, когда ползет обратно к шкурам, чтобы поспать, однако меня все равно тянет к ней, а мой кхай напевает с потребностью и желанием. Это что… часть человеческого обряда спаривания? Должен ли я сейчас сказать ей «нeвввп»? Бросится ли она в мои объятия и раздвинет ли свои ноги для меня, чтобы мы могли спариваться и стать одним целым?
У меня нет опыта в таких делах. Я ложусь в постель к ней и, не в силах остановиться, поглаживаю ее плечо и спину, повернутую в мою сторону.
Она шлепает меня по руке, и, как ни странно, но от этого мне становится лучше. Это так привычно. Я жду, пока она не заснет, а затем я также погружаюсь в сон.